Майя Лунде - Снежная сестрёнка

Хермине Клауссен 1958–1966

Педер Берг 1932–1941

Клара Агата Хьельструп 1925–1929

На некоторых надгробиях кроме имени были короткие стихи или трогательные надписи. Их я тоже читал:

Любим и скорбим

До встречи в воспоминаниях

Вечная память о тебе в сердцах родных

Сладких снов, доченька

Любимые бесследно не исчезают

Время шло. Сколько я уже пробыл здесь? Десять минут или несколько часов? Вдруг я так и не смогу найти могилу Хедвиг? Могил было слишком много. Слишком много имён, слишком много мёртвых.

Я остановился. К ночи похолодало, и я замёрз. Пар, шедший изо рта, растворялся в темноте. Один конёк в рюкзаке натёр мне лопатку. «Нет, мне не справиться, — подумал я, — так и буду бродить здесь целую вечность и искать».

И тут я услышал лёгкие шаги за спиной.

Я резко обернулся и различил между деревьев тень. Голос тихо произнёс:

— Она рядом.

Я пошёл на голос.

— Эй, кто здесь?

Но тень пропала, а я вышел прямо к могиле.

Хедвиг Хансен

Покойся с миром

Я сглотнул. До этого момента в глубине души я надеялся, что всё это ерунда какая-то, что Хедвиг — настоящий живой человек, а не лежит на кладбище мёртвая.

Но она была здесь. И всё же её здесь не было. Ведь Хедвиг, которую я знал, была такой же живой, как и я, хоть она и умерла.

И пусть она лежит в земле, и пусть даже она давным-давно сгнила, она по-прежнему со мной.

Хедвиг была сейчас со мной, на самом деле.

От деревьев отделилась тень и двинулась мне навстречу. Из темноты медленно вырисовывалась её фигурка. Красное пальто, кудрявые волосы, веснушки, искрящиеся глаза.

Но не от радости, как прежде. Ей и говорить ничего не надо было, чтобы я понял, каково ей сейчас. Глаза Хедвиг светились отчаянием.

— Хедвиг! — воскликнул я. — Прости меня, я наговорил глупостей! Я не хотел! Прости!

Я пошёл к ней, я просто хотел обнять её, крепко-крепко. Но что-то меня остановило. Она явно хотела поговорить со мной, и впервые слова давались ей с трудом.

— Это… это не твоя вина, — проговорила она, запинаясь.

— Нет, моя.

— Я всё ещё здесь, и это моя вина.

Я не совсем понимал, что она имеет в виду, и Хедвиг, похоже, это увидела и попыталась объяснить.

— Я просто очень боюсь смерти, — сказала она. — Жить было так хорошо, во всяком случае, мне. Я так любила жизнь.

— Он мне говорил, — откликнулся я.

— Хенрик? Мой брат?

— Да.

— Я думала, если просто останусь среди людей, то всё равно буду жить, так или иначе. Я всё ждала и ждала. До тебя никто меня не видел, никто меня не слышал. Разве что Хенрик. Я часто показывалась ему, и иногда, мне кажется, он меня видел. И тогда я так радовалась.

— Он и вправду видел.

Хедвиг просияла.

— Я так и знала!

— Но это печалило его.

Её улыбка померкла.

— Ох, — тяжело вздохнула она. — Я не хотела причинить ему боль.

— Он не хочет, чтобы ты завязла в этом, — проговорил я и сглотнул. — И я тоже этого не хочу.

На самом деле я совсем не был уверен в своих словах. Ведь я буду очень тосковать по Хедвиг. Боль уже пронизывала меня до самых кончиков пальцев. Но я чувствовал, что должен сказать ей это, ради неё.

— Я кое-что тебе принёс, — поспешно произнёс я.

Я снял рюкзак и достал коньки. Увидев их, Хедвиг вздрогнула.

— Зачем они мне?

— Сегодня исполнилось ровно пятьдесят лет, — сказал я. — Именно сегодня, после полудня.

— Я знаю, — ответила Хедвиг. — Я сосчитала каждый год, каждый день, даже каждый час.

— Тебе совсем не обязательно их надевать, — сказал я, — но я считаю, нам надо спуститься к фьорду.

— К фьорду?

Хедвиг начала колотить дрожь, как будто её пронизывал сильный ветер.

— Мы пойдём туда вместе, — сказал я. — И тебе пока не надо ничего решать.

Не дожидаясь ответа, я стал спускаться по тропинке, что вела к калитке в ограде вокруг кладбища, а за ней, внизу, раскинулся фьорд. Я не оглядывался, но слышал шаги Хедвиг по снегу. Пусть медленно, но она следовала за мной.

Я остановился на берегу. Стоял и смотрел на лёд. Он был покрыт снегом, но кое-где люди расчистили дорожки и небольшие катки.

Я пошёл по берегу замёрзшего фьорда, оглянулся посмотреть, идёт ли за мной Хедвиг. Она шла, не отводя взгляда ото льда. Глаза её почернели от страха.

Мне было больно за неё, мучительно больно, но я не останавливался. Я знал: это единственно правильный путь.

Одна из дорожек, расчищенных на льду, вела так далеко от берега, что было не видно, где она заканчивается. Тут я остановился и посмотрел на Хедвиг. Я понял: я выбрал правильно. Как раз в таком месте она и каталась на коньках в тот раз, пятьдесят лет назад.

Я набрал в лёгкие побольше воздуха и протянул Хедвиг коньки. Она взяла их, не глядя на меня. Её лицо будто заледенело. «Как фьорд», — подумалось мне.

Хедвиг села на прибрежный камень и стала надевать коньки. Я стоял рядом и смотрел на неё, не зная, куда девать руки. В горле вырос громадный ком. Я же не хотел, чтобы она исчезла; я хотел, чтобы она была со мной. Ещё лет пятьдесят или сто. Но я не должен был говорить ей этого. Не должен. Ради неё.

Хедвиг зашнуровала коньки и встала. Стояла передо мной на льду. Наконец она подняла на меня глаза. Из них тихо катились слёзы. Она стирала их варежкой, но они продолжали течь.

— Я же не обязана, — проговорила она еле слышно. — Не обязана уходить сейчас. Я могу побыть здесь ещё немножко. Хотя бы до завтра. Или на рождественские каникулы. Мы можем пойти на виллу «Веточка» и выпить какао. В последний раз. Можем ведь, Юлиан? Пожалуйста!

Как мне хотелось сказать ей «да». Только по одной чашке какао. Мне хотелось этого больше всего на свете.

— Нет, — сказал я. — Нельзя. И ты это знаешь. Потому что я не увижу виллу «Веточка» такой, какой она была. И тебя, может, тоже скоро перестану видеть.

Я почувствовал, как из моей груди рвётся крик. Мне хотелось разрыдаться, но я вздохнул поглубже и попытался говорить спокойно:

— Тебе надо идти, Хедвиг. Надо.