Кэтрин Эпплгейт - Дерево желаний

Я беседовал с Бонго, которая только что напомнила мне, что я стал старше. На одно кольцо. У меня их теперь двести шестнадцать.

– Как странно! – ответил я. – Еще один день растения! А я все еще чувствую себя саженцем!

– Больше ста пятидесяти тебе не дашь, – улыбнулась Бонго. – Ты самое привлекательное дерево в нашем квартале!

– Что-то я совсем… – я сделал театральную паузу, – обветшал.

Бонго, которая сидела на самой нижней ветви, вздохнула. Вороний вздох ни с чем не перепутаешь: он похож на стон крошечного ворчливого старичка.

– Древесный юмор, – объяснил я на случай, если Бонго не оценила шутку, хотя она, конечно, все поняла. От Бонго ничего не ускользает. – Ну, ветвей-то у меня поприбавилось. Я все еще расту.

– Красный, ты серьезно? – Бонго потянулась, любуясь своими иссиня-черными лоснящимися крыльями. – Ничего посмешнее не придумал?

– Может быть, моя шутка понравилась бы тебе больше, если бы ты не так стеснялась своего роста, – поддразнил я приятельницу. Я раз в сорок выше Бонго.

– Нам, врановым, плевать на размеры с высокого дерева, – парировала Бонго. – Смекалка. Хитрость. Коварство. Проворность. Вот что у нас в цене!

Врановые – это мудреное название черных и серых ворон, грачей, сорок и соек. Бонго утверждает, что слишком элегантна для простолюдинки-вороны.

Мои ветви щекотал легкий ветерок. Возле начальной школы в конце улицы все еще цеплялся за жизнь понурый серый снеговик. Но проказница весна уже дразнила нас обещанием теплых деньков.

– На самом деле неважно, какого ты размера, Бонго, – сказал я. – Мы растем так, как должны расти, как это издревле было заложено в нашей природе.

– Красный! Солнце еще толком не взошло, а ты уже строишь из себя старый мудрый дуб. – Бонго легонько клюнула меня в ствол. – Хотя ты прав, дружище. – Она взмахнула крыльями и в мгновение ока очутилась на вершине телефонного столба, намного выше моих самых верхних веток. – Какая разница, какого ты роста? Если ты умеешь летать !

Тут на улицу одновременно вышли Самар и Стивен – мальчик, который жил в зеленом доме. У обоих за плечами висели рюкзаки. Оба, казались, с радостью встречали новый день.

Их взгляды пересеклись. Стивен кивнул, едва заметно, и Самар кивнула в ответ. Даже не в знак приветствия. Просто в знак узнавания.

Стивен побежал в направлении школы, но Самар задержалась, чтобы осмотреть двор. Все малыши крепко спали, свернувшись клубочком в своих убежищах.

– Привет, – тихо поздоровалась девчушка.

Бонго тут же отозвалась на приветствие, как она это делала каждое утро – голосом Самар:

– Привет!

Бонго может прилично сымитировать тубу, вполне убедительно – чихуахуа, очень похоже – полицейскую сирену.

Самар взглянула на Бонго, улыбнулась и пошла в школу.

Бонго ликующе каркнула и отправилась поджидать у школы детей. Она была там частой гостьей. Все ее знали. Ей нравилось донимать учеников, а они с удовольствием ей это позволяли.

Больше всего Бонго любила развязывать шнурки. Пока дети их завязывали, она вытаскивала из их сумок разные лакомства.

Иногда ворона могла проявить вежливость. Когда это было ей выгодно, она говорила «дай чипс!» и «крррасавчик!».

Наблюдая за полетом Бонго, я задумался – не впервые! – о своих ползучих корнях. Интересно, каково это – летать? Копать? Плавать? Скакать?

Упоительно, вне всякого сомнения. Чистое блаженство! И все же… Я бы не отдал за это даже своего самого малюсенького корешка.

И вправду, любить себя таким, какой ты есть, великий дар.

За это время паренек размашистым шагом прошел мимо меня и вернулся на прежнее место. Оглянувшись через плечо, он ступил на пожухлую траву, покрывающую мои корни.

Я почувствовал перемену, как это обычно бывает, когда рядом появляются люди: воздух начинает вибрировать их запахами, их пульсирующим теплом, их… человекостью .

И тут это случилось.

Паренек вонзил в мой ствол предмет, который держал в руке.

Быстро. Решительно.

Он еще раз оглянулся по сторонам. Переходившая дорогу пожилая женщина улыбнулась ему и покачала головой. Наверное, она подумала: «Как мило! Должно быть, он вырезает сердце с инициалами. Ах, как прекрасно быть молодым и влюбленным!»

Люди почему-то уверены, что деревья не возражают, когда на них что-то вырезают, особенно если речь идет о сердцах.

Заявляю официально: мы возражаем.

Я никогда прежде не видел этого мальчика. Он был крупным – пожалуй, старшеклассник. С людьми ничего толком не поймешь. А вот возраст деревьев я чувствую с точностью до месяца, а порой и до дня.

Конечно, мне не было видно, что именно паренек вырезает. Я всего лишь служил ему холстом.

И все-таки мало приятного, когда тебя кромсают. Кора – это моя кожа, моя защита от окружающего мира. Когда ее ранят, мне сложней сопротивляться болезням и насекомым.

Я хотел завопить «Перестань!», что-то сказать. Хоть что-нибудь!

Но конечно же я промолчал. Не в наших это правилах.

Деревьям полагается слушать, наблюдать, терпеть.

Закончил паренек быстро. Он сделал шаг назад, полюбовался сделанным, слегка кивнул и зашагал прочь. Когда он отошел, я увидел инструмент, зажатый у него в кулаке.

Небольшая отвертка с желтой ручкой.

Тонкая, как прутик, яркая, как луговой жаворонок.

Бонго первой заметила, что произошло.

Она приземлилась у подножия моего ствола, наклонив голову. Выпустив из клюва картофельный чипс, она сказала:

– Тебя и на пару минут нельзя одного оставить! Что это еще такое?

– Похоже, кто-то перепутал меня с тыквой, – ответил я. Бонго не улыбнулась, и я добавил: – Как видишь, меня немножко порезали.

– Сколько можно повторять, Красный, от объяснений твои шутки смешнее не станут.

Бонго взлетела на самую нижнюю из моих скелетных – то есть главных, крупных – вет вей и осмотрела урон. Из глубокой раны сочился сок.

– Больно? – с сочувствием спросила Бонго.

– Не так, как было бы больно тебе, – улыбнулся я. – Мы, деревья, этим от вас отличаемся.

– Надо что-то сделать! – воскликнула Бонго.

– Ничего тут не поделаешь, – вздохнул я.

– У тебя нешуточная болячка. Я хочу помочь. Ты ведь старый мудрый дуб. Скажи, что делать.

– Да ладно, Бонго. Время все исцелит.

Бонго терпеть не может, когда я начинаю философствовать. Она закатила глаза. (Во всяком случае, мне так показалось. С воронами не поймешь. Их глаза – темные, влажные – похожи на покрытую росой смородину.)

– Надеюсь все же, что он не загубил мою кору, – сказал я. – Это моя любимая сторона.

– Ничего он не загубил. Приукрасил немного. Будто татуировка, как у людей. – Бонго слегка тыкнула в меня клювом. – Скажи мне, кто это сделал. Я ему покажу! Я буду орать ночью у него под окном. Я спикирую и вырву у него клок волос. – Она похлопала крыльями. – Нет! Еще лучше! Я сброшу ему на голову сюрприз! Я буду делать это целый год подряд без выходных!