Народные сказки - Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

Он обняли меня, поцеловал и прибавил: «Живи же здесь и ничего не бойся».

Он исчез и некоторое время был в отсутствии, после чего явился вот с этими столами, коврами и обстановкой. Он прилетает ко мне каждый вторник и остается со мною три дня, а в пятницу после полудня он улетает, и я не вижу его до вторника, когда он снова является ко мне, остается на три дня и так далее. Прилетая ко мне, он пьет и ест со мною, обнимает и целует меня, но не требует, чтобы я сделалась его женой. Отца моего зовут Тадж-Эль-Мулуком; он ничего обо мне не знает и потерял всякий след. Вот и вся моя история; теперь ты рассказывай про себя.

На это Сейф-Эль-Мулук отвечал ей:

– Право, история моя очень длинна, и я боюсь, что, пока я буду ее тебе рассказывать, пройдет так много времени, что шайтан твой прилетит.

– Он только что перед твоим приходом улетел, – отвечала она, – и ранее вторника не будет, поэтому оставайся и будь покоен, не тревожься и расскажи мне все подробно, что с тобою случилось.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечал Сейф-Эль-Мулук.

Он начал рассказывать свою историю и рассказал все с начала до конца. Когда он упомянул о Бедее-Эль-Джемаль, то глаза ее наполнились слезами, и она сказала:

– Могла ли я думать! О Бедея-Эль-Джемаль, как судьба распоряжается всеми. О Бедея-Эль-Джемаль, неужели ты забыла меня и не спрашиваешь: куда же делась сестра моя Долет-Катун?

Она горько заплакала о том, что Бедея-Эль-Джемаль забыла о ней.

– О Долет-Катун, – сказал ей тут Сейф-Эль-Мулук, – ведь ты из человеческого рода, а она из шайтанов, так как же она может быть твоей сестрой?

– Она моя сводная сестра, – отвечала Долет-Катун, – и вот каким образом это случилось: мать моя отправилась в сад развлечься и, почувствовав себя дурно, родила меня; в этом же самом саду была в то время и мать Бедеи-Эль-Джемаль со своими прислужницами; она тоже родила на одной из дорожек. Она послала одну из своих рабынь к моей матери, прося ее прислать ей еды и необходимого белья, и мать моя послала ей все, что надо, и пригласила ее к себе. Она встала и, взяв с собою Бедею-Эль-Джемаль, пришла к моей матери, и мать моя дала грудь ее девочке, из-за чего наши матери прожили вместе целых два месяца, после чего мать Бедеи-Эль-Джемаль с дочерью отправилась домой, а на прощание дала моей матери одну вещицу, сказав ей:

– Когда я тебе понадоблюсь, то явлюсь к тебе в сад.

Бедея-Эль-Джемаль являлась обыкновенно со своею матерью ежегодно и некоторое время гостила у нас, потом возвращалась домой, и если бы я была еще у своей матери, о Сейф-Эль-Мулук, и встретила тебя у себя на родине, то я употребила бы какую-нибудь уловку против Бедеи-Эль-Джемаль, для того чтобы ты достигнул своих желаний; но я теперь здесь, и никто обо мне ничего не знает. Если бы они знали, где я, то могли бы как-нибудь освободить меня. Но все в руках Господа, и я ничего сделать не могу.

– Послушай, – сказал ей Сейф-Эль Мулук, – идем со мной, мы можем бежать и отправиться, куда Господь понесет нас.

– Нет, это невозможно, – отвечала она. – Клянусь Аллахом, если бы мы убежали на целый год пути, то этот проклятый злодей вернул бы нас и убил бы.

– Я спрячусь где-нибудь, – сказал Сейф-Эль-Мулук, – и когда он будет проходить мимо, я брошусь на него и убью его мечом.

– Ты не убьешь его, – отвечала она, – не убив его души.

– А где же находится его душа?

Я много раз спрашивала его об этом, но он никак не хотел сказать мне этого. Но раз я так пристала к нему, что он рассердился на меня и крикнул:

– Что это ты беспрестанно расспрашиваешь меня о моей душе? Что тебе за дело до нее?

– О Гашим, – отвечала я, – ведь у меня, кроме тебя, никого нет на свете, и пока я жива, я буду покоить твою душу у себя на сердце, и если я не буду беречь твоей души, как зеницу своего ока, так как же мне и жить после этого? Когда я буду знать, где твоя душа, я и буду хранить ее.

– Когда я родился, – отвечал он мне на это, – то астрологи сказали мне, что душа моя погибнет от руки одного из царских сыновей. Поэтому я взял свою душу и положил ее в туловище воробья, а воробья положил в маленькую шкатулку, и эту шкатулку положил в другую шкатулку, а другую – в третью и таким образом я уложил ее в семь шкатулок и эти семь шкатулок спрятал в мраморный ящик, который спустил на дно морское, в такое место, где никогда никто из людей не бывает. Теперь я тебе все рассказал, но ты не должна никому говорить об этом, чтобы это осталось тайною между тобою и мною.

– Да кому же я могу рассказывать, – сказала я ему. – Ведь, кроме тебя, я никого не вижу. Клянусь Аллахом, душу свою ты так спрятал, что, конечно, никакой человек не доберется до нее. Ведь никто из людей никогда не достанет ее, как же астрологи могли предсказать невозможную вещь?

– Почем знать, – сказал он мне, – может быть, у кого-нибудь из людей будет на руке перстень Сулеймана, сына Давидова (мир над ними обоими!), и он, попав сюда, протянет руку над водой и скажет: «В силу этих имен, душа Такого-то, поднимись наверх!» Ящик всплывет, и он разобьет его, как разобьет и все шкатулки, вынет воробья и задушит его, и я умру.

– Царский сын этот я и есть, – отвечал ей Сейф-Эль-Мулук, – и перстень Сулеймана я ношу на пальце. Ну, вставай же и идем со мной на морской берег, чтобы посмотреть, правду он говорил или нет.

Они встали оба и пошли к морскому берегу. Долет-Катун осталась на берегу, а Сейф-Эль-Мулук вошел по пояс в воду и сказал:

– В силу имен и талисманов, вырезанных на перстне, и власти Сулеймана, пусть душа сына Синего царя, шайтана, всплывет наверх!

Море тотчас же вспенилось, и ящик всплыл наверх. Сейф-Эль-Мулук взял его и разбил об утес, затем разбил все шкатулки и вынул воробья. После этого они вернулись во дворец и сели на ложе, и вдруг поднялся страшный туман, и прилетело какое-то громадное существо.

– Пощади меня, царевич, не убивай, – сказало оно, – обрати меня лучше в своего раба, и я дам тебе возможность достигнуть твоих желаний.

– Шайтан явился! – крикнула Долет-Катун. – Убей скорее воробья! Если этот проклятый злодей войдет во дворец, он отнимет его у тебя и убьет и тебя, и меня.

Сейф-Эль-Мулук тотчас же задушил воробья, и шайтан упал на землю и умер, и после него осталась кучка пеплу.

– Мы избавились от проклятого злодея, – сказала Долет-Катун, – но что же мы будем делать теперь?

– Обратимся за помощью к Богу, – отвечал Сейф-Эль-Мулук, – и Господь (да святится имя Его!) устроит наше дело – поможет нам освободиться.

Он встал и пошел по дворцу, двери в котором были все из дерева алоэ и из сандала с золотыми и серебряными гвоздями, взял веревки, выплетенные из чистого шелку, и, сняв штук десять дверей, связал их веревками. Они вместе с Долет-Катун перенесли их на морской берег и, устроив настоящий плот, привязали его к берегу. Вернувшись во дворец, они перенесли на плот золотую и серебряную посуду, бриллианты и яхонты и все, что можно было перенести, и, сложив все на плот, вошли на него, уповая на Господа, всегда помогающего тому, кто надеется на Него. Они сделали себе два весла и, отвязав веревки, пустились в море. Так они плыли целых четыре месяца, пока у них не вышли все их съестные припасы и они не стали страдать от голода и не впали в тяжелое отчаяние. Они горячо просили Господа послать им какое-нибудь избавление. Во время их плавания Сейф-Эль-Мулук, ложась спать, клал обыкновенно Долет-Катун у себя за спиною, а когда перевертывался, то не снимал меча, лежавшего между ними. Однажды ночью случилось так, что Сейф-Эль-Мулук крепко спал, а Долет-Катун проснулась и увидала, что плот прибивает к берегу, к гавани, где стояли корабли. Долет-Катун увидела корабли и услыхала, что какой-то человек разговаривал с матросами; человек этот был старшим капитаном. Услыхав голос капитана, она поняла, что они приплыли в гавань какого-то города и были, следовательно, ближе от людского жилища. Она сильно обрадовалась и, разбудив Сейф-Эль-Мулука, сказала ему: