Елена Блонди - Лейла, Кайла, Кейла и Келайла [СИ]

Случилось эта история давным-давно, в те времена, когда солнце и луна светили одновременно, не разбирая, кому день, кому ночь, а вместо них думали про то люди, живущие под вечно синим небом в доброй стране, полной садов, птиц и пшеничных полей.

За двумя такими полями, между которых вилась белая широкая дорога, возле большого озера, на берегах которого разбиты были прекрасные сады, в маленькой деревне, спрятанной под ветвями абрикосов, миндаля, яблонь, груш и вишневых деревьев, жила дружная семья. Отец ухаживал за маленьким, но очень красивым садом, а мать ухаживала за дочками, которых в семье было четыре. Девочки рождались одна за другой и получили от счастливых родителей красивые нежные имена.

Лейлой назвали старшую, любуясь синими глазами на светлом личике.

Кайлой назвали вторую, удивляясь ярким, как цветок розы, пухлым губам.

Кейла — так звалась третья дочка, темные волосы ее блестели, как драгоценные нити.

И родители были счастливы, думая — вот растут у нас три красавицы, лучшее украшение маленького сада. Лейла, Кайла и Кейла. Как музыка, звучали три имени.

А через два года совсем неожиданно появилась в семье еще одна дочка. Мать прижала спеленутую девочку к груди, покачивая. Переглянулись они с отцом, не зная, чем и полюбоваться — ничего заметного и прекрасного не было в крошечном спящем личике и сжатых кулачках.

— Наверное, у тебя будет доброе сердце, — нежно сказала мать спящей дочке.

— А имя тебе… — задумался отец, опираясь на мотыгу (он как раз собирался в сад, посадить несколько кустов роз), — ну, пусть будет — Келайла.

И если ты думаешь, что старшие девочки выросли злыми и балованными, и только Келайла оказалась доброй дочкой с прекрасным сердцем, нет-нет, ты ошибаешься.

Все девочки радовали родителей и соседей. Помогали матери по хозяйству, любили вместе с отцом работать в саду. И росли, распускаясь красотой, как розы среди глянцевых листьев.

Лейла, с глазами синими, как небесная бирюза, лучше всех рисовала узоры для покрывал.

Кейла, чей рот был похож на выточенную из драгоценного лала розу, лучше всех пела песни — веселые и печальные.

Кайла, чьи волосы дивным плащом спускались до самой земли, похожим на черные нити агата, лучше всех ткала прекрасные ткани.

А Келайла пела веселые песенки, мыла посуду, помогала маме готовить еду, ухаживала за розовыми кустами, и любила маленьких птичек и веселых котят.

Девочки никогда не ссорились, жили дружно, и радостно праздновали дни рождения, до тех пор, пока не исполнилось Лейле шестнадцать лет, а младшей — Келайле — двенадцать.

В то лето вся страна садов гудела слухами, как пчелами в цветущих ветках деревьев. Говорят, говорили друг другу торговцы на рынке, король решил, пора его сыну жениться. А еще говорят, добавляли, перебивая друг друга, что королю надоели придворные дамы с их чванными дочками-белоручками, и решил он своим королевским приказом, отправить сына в путешествие по всей стране, чтобы юноша, которого звали Эли-Манита-Амиру, посмотрел на свой народ и на дочерей всех горожан и селян, и выбрал бы себе жену не из королевской свиты, а из простого народа.

Еще говорят, говорили люди секретным шепотом, склоняя друг к другу лица, чтоб лучше услышать: мальчик жениться не захотел, но не смеет нарушить отцовский приказ. Так что, принца Эли-Манита-Амиру увидит каждый большой город и маленький городишко, каждый богатый поселок и захудалая деревенька, и кто знает, может быть мудрость короля пересилит строптивость мальчишки: где-то на площади или в поле, или посреди сада, или у городского фонтана, увидит он ту, которая заберет его сердце. А он заберет ее во дворец, чтобы сделать своей женой — будущей королевой.

Вот такое испытание для всех девушек страны садов. Вмиг раскупили они у торговцев все зеркала — большие и маленькие, все гребни для волос, сережки в маленькие ушки, ожерелья для нежных шеек, браслеты для тонких ручек. Не раз и не два отправлялись торговцы в дальние страны, чтобы привезти новые запасы притираний для нежности кожи, масел для красоты волос, зелий для мягкости рук, и продавали все сходу, как только выкладывали на прилавки.

А мать с тревогой смотрела, как вдруг у ее дочерей стал портиться характер. Вернее, три характера сразу.

— Что ты все хвалишь мои глаза, — сердилась Лейла, вертясь перед большим зеркалом, — вот если бы мне такие красивые губы, как у Кайлы, и волосы, как у Кейлы… Может, тогда принц и посмотрел бы на меня!

— Почему это на тебя? — отпихивала ее от зеркала Кайла, и алые губы дрожали в обиде, — а я? Я тоже хочу, чтоб волосы до пяток, а что у меня — самые обычные, и цвет непонятно какой!

— А мне что? — плакала Кейла, сидя в углу и отказываясь подойти к зеркалу, — закутаться в них, как в плащ, чтоб принц не увидел, кроме богатых агатовых волос, нет у меня ничего красивого?

— Что за несчастье, — втроем повторяли они, сердясь на себя и родителей.

А те взглядывали на Келайлу, если успевали увидеть ее, постоянно занятую, и потом переглядывались, с одной на двоих мыслью. Они так любили друг друга, что часто и думали вместе. Как же славно, думали мать и отец, что младшая Келайла еще мала, чтобы влюбляться в принца, а еще — нет у нее ни прекрасных глаз, ни дивных алых губ, за которыми ровный жемчуг зубов, ни роскошных волос. Не о чем ей печалиться. А сердце у нашей девочки и так золотое.

Насчет сердца Келайлы — это не только их родительская любовь говорила. Все в деревне любили маленькую Келайлу, и все повторяли, благодаря ее за помощь и улыбки — золотое сердечко у нашей Келайлы, пусть хранят ее солнце и луна, не сходящие с небосвода.

И вот настал тот самый день. Такой летний, прекрасный, полный птичьего пения и ленивого лая дворовых собак, дальнего мычания сытых коров и пения задиристых петухов. Настал и вдруг наполнился новыми звуками. Гремели копыта коней, дудели парадные трубы, перекликались строгие голоса воинов, что скакали обок прекрасного белого коня, на котором ехал, со скукой глядя по сторонам, молодой принц, и яркий плащ развевался, хлопая его по локтям.

Белая дорога посреди пшеничных полей взвивалась клубами пыли, качались колосья, порскали в стороны птички и разбегались полевые мышки. А потом процессия углубилась в тень пышных плодовых деревьев, кони сбавили шаг, и впереди засверкала гладь озера, на берегу которого рассыпались красные крыши над белеными стенками и веселыми крылечками.

И почти на каждом крылечке сидели и стояли девушки, сверкали серьгами и браслетами, блестели уложенными волосами, сияли глазами и улыбками. И три красавицы-сестры стояли рядышком, высматривая в толпе всадников одного — самого главного, молодого и прекрасного. Синие глаза Лейлы казались еще синее от блеска озерной воды, полной солнечного света. Алые губы Кайлы были ярче розы, приколотой к плечу нарядного платья. А дивные агатовые волосы Кейлы, сплетенные в сложные косы, толстыми змеями спускались на ступени крыльца.