Вильгельм Гауф - Сказки, рассказанные на ночь

— Как? Мне отдать свой меч! — с гневом оскорбленной гордости вскричал молодой человек. — Кто вы такой, чтобы требовать у меня оружие? Совет должен прислать по такому поручению других людей, а не вас.

— Ради бога, уступите! — тревожно проговорил секретарь совета, взволнованный и бледный, он протиснулся к Георгу и умоляюще просил: — Уступите! Сопротивление бесполезно. Вы имеете дело со стольником, — прошептал он в заключение. — Это злой враг, не раздражайте его против себя еще сильнее.

Старый воин бесцеремонно прервал нашептывания секретаря:

— Вероятно, молодой человек, вы впервые идете под арест, поэтому я прощаю опрометчивые слова, сказанные человеку, который часто спал в одной палатке с вашим отцом. Меч, пожалуй, вы можете оставить при себе. Мне знакома его рукоять, а сталь, заключенная в ножны, выдержала немало славных сражений. Похвально, что вы за него держитесь, не каждой руки он достоин. Но в ратушу вы непременно должны пойти, безрассудно противиться силе.

Юноша, которому все это казалось сном, молча покорился судьбе. Он незаметно дал секретарю совета знак — идти к Фрондсбергу и уведомить его об аресте, — потом закутался поглубже в свой плащ, чтобы во время неприятного пути не быть узнанным на улице, и последовал за седым проводником, окруженный его солдатами.

Конвой с арестованным посередине безмолвно продвигался к ратуше. Единственный факел впереди освещал им дорогу, и Георг был очень доволен скудным светом; ему казалось, что все встречные люди по пути должны были понять, что его ведут в тюрьму. Кроме того, дорогой юношу занимала преимущественно одна мысль: первый раз в жизни его ведут в заключение. Не без содрогания он думал о сырой, неопрятной каморке. В его воображении неотступно рисовался подвал их старого замка, куда он однажды заглянул, будучи мальчиком. Ему очень хотелось расспросить об этом своих провожатых, но, побоявшись, что те почтут его вопросы за детские страхи, так ничего и не спросил.

Немало поэтому Георг был изумлен, когда его привели в просторную прекрасную комнату, которая, правда, выглядела не совсем уютной, потому что в ней находилась лишь пустая кровать и огромный камин, но в сравнении с воображаемыми картинами заточения эти покои скорее походили на парадный зал, нежели на темницу. Старый воин, пожелав арестанту доброй ночи, ушел со своими солдатами, а в комнату вошел маленький худощавый старик; большая связка ключей, висевшая у него сбоку, давала понять, что он тюремный страж.

Старик молча положил в камин несколько поленьев, вскоре запылал приятный огонь, который в холодную мартовскую ночь был весьма кстати. На доски широкой, пустой кровати тюремщик постелил большое шерстяное одеяло, и первое слово, которое Георг услыхал из его уст, было дружеским приглашением располагаться поудобнее.

Жесткие доски и тонюсенькое одеяло выглядели малопривлекательными, но Георг все же поблагодарил старика за заботу и похвалил его темницу.

— Здесь заключаются рыцари, — наставительно произнес тюремщик, — для простых людей есть помещение в подземелье, не такое удобное, зато чаще посещаемое.

— А здесь, вероятно, долгое время никого не было? — спросил Георг, оглядывая пустынные покои.

— Последний узник тут был семь лет тому назад. Звали его господин фон Бергер. Он скончался в этой постели. Да будет Господь милостив к его бедной душе! Кажется, ему здесь понравилось, с тех пор по ночам он частенько навещает свою старую комнату.

— Как! — усмехнулся Георг. — Вы говорите, что он приходит сюда после смерти?

Тюремщик боязливо оглядел темные углы комнаты, едва освещенные беспокойным пламенем огня, которые, казалось, то выступали вперед, то отодвигались, поправил поленья в камине и проворчал:

— Говорят разное…

— И он умер на этом вот одеяле? — воскликнул Георг; по спине у него, несмотря на все мужество, пробежали мурашки.

— Да, господин, — прошептал тюремщик, — на этом самом одеяле. Отсюда он и отправился на тот свет. Дай бог, чтобы путь его лежал не дальше чистилища. Поэтому-то мы и называем это одеяло не иначе как покров, а комнату — рыцарской усыпальницей.

С этими словами страж, как бы боясь малейшим звуком потревожить покойника, тихо проскользнул за дверь, в коридор. Ключи его как-то особенно громко загремели в замке тяжелой тюремной двери, обеспечивая безопасность своему хозяину.

«Итак, на покрове, в рыцарской усыпальнице…» — подумал Георг и почувствовал, что его сердце забилось сильнее.

В ту пору души человеческие не были так восприимчивы к ужасам потустороннего мира — еще не появились, как в наши дни, книги о привидениях и призраках, но кормилица и старые слуги Георга постарались, чтобы в душе его разрослись сорные травы.

Он пребывал в нерешительности: лечь ему на покров или нет. Во всей усыпальнице, однако, не нашлось ни стула, ни скамьи. Пол, красиво выложенный плиткой, был еще холоднее волглого покрова. Наконец Георг устыдился боязливого расследования и своей нерешительности. Вскоре гостеприимное ложе умершего приняло его в свои холодные объятия.

Георг прочитал вечернюю молитву и задремал. Покров мертвеца породил в его мозгу массу причудливых видений. Ему казалось, что старый тюремщик заглядывает в большую замочную скважину, наслаждаясь собственной безопасностью.

Тем временем в усыпальнице сделалось невыносимо жутко. Поднялся странный шум. По полу зашмыгали старые подошвы. Георг подумал, что это ему снится. И стал подбадривать себя, потом вновь прислушивался, прислушивался… Нет, то был не обман… В комнате раздавались тяжелые шаги. Огонь в камине разгорелся. Бледный свет пламени играл вокруг большой темной фигуры. Она надвигалась… Дорога от камина к постели была недлинной. Шаги приближались… Кто-то схватил покров и сдернул его… Георг, охваченный невыразимым ужасом, крепко зажмурил глаза. Но когда одеяло было схвачено у самой головы и холодная, тяжелая рука легла на его лоб, он, преодолев страх, вскочил и недоумевающим взглядом обвел темную фигуру, которая стояла прямо перед ним.

Яркое пламя камина осветило хорошо знакомые черты Георга фон Фрондсберга.

— Это вы, господин военачальник? — вскричал Георг, дыша свободнее, и поправил свой плащ, чтобы принять вид, достойный высокого гостя.

— Лежите, лежите, — сказал тот и вежливо заставил его опять лечь в постель. — Я сяду к вам на кровать, и мы сможем поболтать с полчасика, потому что на всех башнях пробило лишь девять часов и в Ульме пока никто не спит, кроме этой горячей головы, которой, чтобы ее остудить, сегодня постелили пожестче.