Вильгельм Гауф - Сказки, рассказанные на ночь

— Странный ты все-таки парень! Что бы ты сделал, если бы я ее тогда поцеловал?

— Я ведь не знал тогда, кто вы, — также шепотом ответил Георг. — Я бы убил вас на том же месте и повесил труп на ближайшем дубе.

Герцог закусил губу и с изумлением уставился на Георга, потом, помедлив, дружески пожал его руку и произнес:

— И был бы прав. А мы совершили бы грех. Однако посмотри, вновь несут подарки невесте.

Действительно, показались слуги рыцарей и дворян, приглашенных на свадьбу, они несли редкую по ценности и красоте домашнюю утварь, оружие, ткани.

В Штутгарте знали, что тот, ради кого затеяно это торжество, — любимец герцога, а потому явилась депутация и от горожан — почтенные, уважаемые люди, в черной одежде, с короткими мечами на боку, коротко обстриженными волосами и длинными бородами. Один нес кувшин из чеканного серебра, другой — большую кружку из того же металла, украшенную вставленными в нее медалями.

С почтительными поклонами депутаты приблизились сначала к герцогу, потом подошли к Георгу фон Штурмфедеру и, дружелюбно улыбаясь, отдали и ему почтительный поклон.

Несший кружку начал:

Другой депутат налил из своего кувшина полную кружку и, пока первый пил, проговорил:

Между тем первый депутат выпил свою кружку и, снова ее наполнив, проговорил, поднося молодому человеку:

Георг протянул обоим руки, похвалил подарок и поблагодарил за него, а Мария просила передать их женам и дочерям ее дружеский поклон. Герцог тоже обласкал депутацию своим милостивым и приветливым обращением. Депутаты положили серебряный кубок и кувшин в корзину с прочими подарками и степенными шагами оставили зал.

Но поднесение подарков на этом не закончилось. Едва штутгартские горожане вышли, как за дверью поднялся сильный шум. Слышались глухие голоса, ругательства, повелительные возгласы ландскнехтов, охранявших вход, между ними выделялись визгливые женские крики, из которых один голос, споривший горячее прочих, показался знакомым обществу, сидевшему на верхнем конце стола.

— Да ведь это Розель! — прошептал Лихтенштайн своему зятю. — Бог знает что она там затеяла!

Герцог послал пажа узнать, что означает этот шум, и получил такое разъяснение: несколько крестьянок хотели во что бы то ни стало проникнуть в зал, дабы поднести подарки новобрачным, но слуги ни за что не желают пропустить простонародье. Ульрих приказал тут же впустить их, ему понравились присказки горожан, он ожидал подобного развлечения и от крестьян. Слуги распахнули двери, и Георг, к своему немалому удивлению, увидел толстую жену хардтского музыканта с красавицей-дочкой, их сопровождала тетушка — госпожа Розель.

На пути к церкви он видел красивое личико девушки, которую еще не забыл, но священный обряд, переполнивший его душу новыми ощущениями и чувствами, вытеснил из головы мимолетную встречу. Теперь Георг объяснил обществу, кто были пришедшие женщины, и все с большим интересом глядели на дочь человека, верность которого отличалась редким постоянством, а помощь была неизменно действенной. Девушка была белокурой, похожей на отца открытостью лица, только его мужество и сила обратились в ней в дружелюбие и приветливость. Георг узнал знакомые черты, только ему показалось, что девушка застеснялась в присутствии столь важных господ и, кажется, в ее облике появилось что-то новое — печать страдания в уголках глаз и губ.

Жена музыканта знала приличия: она от самых дверей зала беспрерывно кланялась, пока не дошла до герцога. А на худых щеках госпожи Розель еще горел румянец гнева: Магдебуржец и Каспар Штаберль мало того что не пускали ее в зал, но еще и жестоко оскорбили, назвав сухою жердью.

Прежде чем она собралась по правилам приличия представить господам семью своего брата, толстая женщина уже схватила кончик герцогского плаща и прижала его к губам.

— Добрый вечер, господин герцог, — сказала она, глубоко приседая. — Как ваше здоровье с тех пор, как вы прибыли в Штутгарт? Мой муж велел вам кланяться. Но мы пришли не к вам, господин герцог, нет, нам нужен вон тот господин. У нас есть свадебный подарок для его жены. Да вот она сидит! Бэрбель, достань подарок из корзинки!

— Ах ты господи боже мой! — прервала госпожа Розель заторопившуюся невестку. — Покорнейше прошу прощения, ваша светлость, что привела сюда этих людей. Это жена и дочь Волынщика из Хардта. Ах ты господи боже мой! Не сердитесь, господин герцог, эта женщина пришла из добрых побуждений.

Герцог весело рассмеялся, ему пришлись по душе извинения госпожи Розель и речи ее невестки.

— А чем занят твой муж? — спросил он. — Скоро он нас навестит? И почему не пришел вместе с вами?

— На это у него свои причины, господин герцог, — заметила толстуха. — Во время войны он, вестимо, не станет сидеть дома, поскольку может понадобиться. А в мирное время он считает, что от знатных людей чем дальше, тем лучше.

Госпожа Розель готова была прийти в отчаяние от наивности своей невестки, она тянула ее за юбку, за длинную ленту в косе — ничего не помогало, жена музыканта, к большой забаве герцога и его гостей, продолжала в том же духе; бесконечный смех, вызываемый ее ответами, казалось, даже радовал крестьянку.

Между тем Бэрбель, теребя крышку корзинки, несколько раз осмеливалась поднять глаза и посмотреть на лицо, которое часто в пылу лихорадки склонялось к ней на грудь и находило у нее на руках успокоение, и увидеть глаза, свет которых навсегда останется в ее памяти, рот, к которому она тайком прикасалась губами, и тут же опускала свой взор, боясь встретиться с его взглядом.

— Посмотри, Мария, — услышала она знакомый голос, — эта прелестная девчушка ухаживала за мной, когда я лежал больной в доме ее отца, потом указала мне путь в замок Лихтенштайн.

Мария обернулась и нежно взяла девушку за руку, та задрожала, покрылась румянцем и, открыв корзинку, подала кусок прекрасного полотна и связку льняной пряжи, тонкой и нежной, как шелк. Она попыталась что-то сказать, но, так и не вымолвив ни слова, просто поцеловала руку молодой женщины. Горячая слеза скатилась на обручальное кольцо.