Вильгельм Гауф - Сказки, рассказанные на ночь

— Ай, Бэрбель, — вмешалась госпожа Розель, — не будь же такой застенчивой и боязливой! Уважаемая барышня, я хотела сказать уважаемая госпожа, простите ее неловкость: девчушка редко встречается с благородными господами. Смелость города берет, гласит народная пословица. Дома она веселая, как птичка.

— Благодарю тебя, Бэрбель, — сказала Мария. — Какое у тебя прекрасное полотно! Ты сама его выткала?

Девушка улыбнулась сквозь слезы и прошептала застенчивое «да», большего она в этот миг вымолвить не смогла.

Герцог освободил девушку от этой неловкости, чтобы втянуть в еще большую.

— И вправду, прелестное дитя имеет наш Ханс-музыкант! — воскликнул он и подозвал Бэрбель к себе. — Высокая, стройная, красивая! Вы только посмотрите, господин канцлер, как ей идет короткая юбочка и красный корсаж! Не правда ли? Вам не кажется, Амброзиус Воланд, что вы должны специальным указом ввести эту милую одежду для всех наших красавиц в Штутгарте?

Канцлер, выдавив из себя одну из своих мерзких улыбочек, оглядел покрасневшую девчушку с ног до головы и произнес:

— Можно подойти к этому еще радикальнее, например сэкономить и на рукавах. Представляете, ваша светлость, как тогда по всем законам логики будут укорочены женские наряды? И сколько окажется через несколько лет сбереженной ткани? Но кто знает, как воспримут нововведение наши красавицы? Хи-хи-хи, они ведь принадлежат к породе павлинов, которые неохотно смотрят на свои ноги.

— Ты прав, Амброзиус, — расхохотался герцог, — приятно разговаривать с образованным человеком! Но скажи же мне, дитя, есть ли у тебя дружок? Возлюбленный?

— Ай, что вы говорите, ваша светлость! — перебила его толстуха. — Как можно такое подумать о ребенке? Она честная девушка, господин герцог!

Но герцог, казалось, ее не слушал. Он с улыбкой смотрел на милое лицо девушки, которая, тихо вздыхая, теребила ленту в своей косе и изредка бросала на Георга Штурмфедера взгляды, полные любви, и тут же, покраснев, опускала глаза.

От герцога не ускользнули эти мимолетные взоры, он звонко рассмеялся, вызвав смех у окружающих мужчин.

— Вот так, молодая супруга, — Ульрих обратился к Марии, — теперь вы можете разделить чувство ревности с вашим супругом. Если бы вы видели то, что углядел я, то обо всем бы догадались.

Мария улыбнулась словам герцога и с участием посмотрела на юную девушку, понимая, как та страдает от мужских шуточек. Она тихонько посоветовала госпоже Розель увести своих родственниц. И это не ускользнуло от острого взгляда герцога. Его веселое настроение сменилось ощущением ревности. А Мария сняла со своей шеи роскошный, из золота и красных камней сработанный крестик и протянула его пораженной девушке.

— Благодарю тебя, Бэрбель. А это возьми на память обо мне. Кланяйся своему отцу да навещай нас почаще здесь и в Лихтенштайне. А может, ты пойдешь ко мне горничной? Тогда и тетушка твоя, госпожа Розель, будет с тобою рядом.

Девушка смешалась, казалось, она борется с собою. Утвердительное «да» готово было сорваться с ее губ, но благоразумие взяло верх.

— Благодарю вас, уважаемая госпожа, — Бэрбель поцеловала руку Марии, — храни вас Бог! Но я должна остаться дома, моя матушка уже в возрасте, ей нужна помощь. Будьте здоровы, живите счастливо с вашим супругом, он — добрый, хороший человек!

Девчушка еще раз наклонилась к руке Марии и удалилась со своею матерью и тетушкой.

— Послушай! — крикнул ей вслед герцог. — Когда ты признаешься матушке, что у тебя есть любимый, приведи его ко мне, я дам тебе приданое, милое дитя музыканта!

Время подошло к четырем часам. Герцог встал из-за стола. Это послужило знаком народу — удалиться с галерей, которые необходимо было застлать коврами и приготовить для дам. Столы внизу срочно убрали, а на их место принесли копья, мечи, щиты, шлемы — все принадлежности рыцарского турнира. В одну минуту огромный обеденный зал превратился в рыцарский манеж.

Как в наши дни дамы любят слушать ученые прения и политические дискуссии славных мужей, так в доброе старое время для женщин было большим удовольствием следить за кровавыми схватками рыцарей. Их прекрасные глаза светились мужеством и сочувствием храбрецам. Милые лица полыхали румянцем, когда любимого подстерегала опасность или его удары оказывались не столь ловкими, как у противника.

В этот вечер в Рыцарский зал ввели еще и лошадей. Мария с чувством гордости вручила своему возлюбленному второй приз: Георг дважды заставил фон Хевена покачнуться в седле.

Но лучше всех действовал на турнире храбрейший боец — Ульрих Вюртембергский, украшение рыцарства того времени. Ведь не даром же повествует о нем предание, что в день своей свадьбы он сбросил на землю восемь сильнейших рыцарей Швабии и Франконии.

После нескольких часов рыцарских состязаний гости направились в танцевальный зал. Начались танцы. Победители в состязаниях пользовались преимуществом — они шли в первых рядах танцующих.

Веселая музыка раздавалась до поздней ночи. Казалось, герцог свалил все заботы тревожного будущего на горб своего канцлера, который сидел в стороне, у окна, и с горькой улыбкой наблюдал за весельем, в котором сам не мог принимать участия.

На последний танец Ульрих хотел пригласить царицу торжества — Марию. Но напрасно он и Георг отыскивали ее по всему залу. Смеющиеся дамы сообщили, что шесть самых красивых и благородных барышень увели ее в новый дом, чтобы там оказать ей, как требовал обычай, услуги горничных.

— Sic transit gloria mundi! [96] Так проходит мирская слава! ( лат. ) — сказал, улыбаясь, герцог. — Однако смотри, Георг, идут уже твои дружки с факелами и двенадцать юнкеров — хотят вести тебя домой. Но прежде мы должны осушить прощальный кубок. Ступай принеси самого лучшего вина! — обратился он к виночерпию.

Между тем почетное факельное шествие из двенадцати юношей во главе с Марксом Штумнфом и Дитрихом Крафтом приблизилось, предлагая Георгу следовать с ними. Так требовал рыцарский обычай.

Виночерпий, наполнив кубки, поднес их герцогу и Георгу фон Штурмфедеру.

Герцог долго с некоторым умилением смотрел в лицо молодого супруга, наконец, пожав ему руку, сказал:

— Ты выдержал испытание. Когда я был в подземелье, всеми покинутый и несчастный, ты объявил себя моим сторонником. Когда те сорок предателей сдали мою крепость и я уже не владел ни одним клочком любимого Вюртемберга, ты последовал за мною в изгнание, утешал меня и укреплял во мне надежду на будущее. Оставайся со мною, юный друг. Кто знает, что ждет нас впереди! Сейчас я вновь повелеваю своими подданными. Они громко, во всеуслышание провозглашают славу моему дому и роду, желая многих лет счастья и благоденствия. Но мне всего дороже твой тост, произнесенный в подземелье, в мрачной пещере, на который отозвалось всего лишь одно эхо. Теперь я возвращаю его тебе. Будь счастлив со своею женой! Пусть род твой благоденствует и процветает во веки вечные! Пусть всегда будет богат Вюртемберг такими мужами, как ты, — храбрыми в счастье и верными в несчастье!