Туве Янссон - Зима Муми-тролля

Наконец самый распоследний гость перешёл мост, и погреб окончательно опустел.

— Вот и не осталось никого, кроме нас, — сказала Туу-тикки. — Ты, да я, да малышка Мю. Бурозубки попрятались ждать следующей зимы.

— А я так и не разглядел того, с серебряным рогом, — заметил Муми-тролль. — И тех маленьких, которые носились надо льдом, с длинными ногами. И чёрного, с огромными глазами, который перелетел через костёр.

— Это зимние существа, — сказала Туу-тикки. — А скоро весна, ты разве не чувствуешь?

Муми-тролль покачал головой.

— Пока нет. Я ещё ничего не чувствую, — сказал он.

Но Туу-тикки вывернула наизнанку свою красную шапочку — изнутри та оказалась голубой.

— Я всегда так делаю, когда чую весну, — сказала она. И она уселась на крышку колодца и запела:

Однажды вечером, возвращаясь из купальни домой, Муми-тролль остановился на полпути и навострил уши.

Тёплая туманная ночь была полна движения. Деревья уже давно стряхнули с себя снег, и слышно было, как шумят в темноте их ветви.

Издалека, с юга, налетел сильный порыв ветра. Муми-тролль успел проследить, как ветер прошелестел по лесу и перекинулся на противоположный склон.

Несколько капель сорвалось с деревьев на темнеющий снег, и Муми-тролль поднял морду и принюхался.

Наверное, это был запах земли. Муми-тролль пошёл дальше и почувствовал, что Туу-тикки права. Весна действительно уже близко.

Впервые за долгое время Муми-тролль посмотрел внимательно на спящих маму и папу. Высоко держа фонарь, он задумчиво взглянул и на Снорочку. Чёлка её золотилась от света. Снорочка такая милая. Как только проснётся, она сразу побежит в чулан за своей зелёной весенней шляпой. Она всегда так делает.

Муми-тролль поставил фонарь на край печки и оглядел гостиную. В гостиной творилось ужас что. Половину вещей растащили или одолжили, то одно, то другое просто утаскивал с собой какой-нибудь рассеянный гость.

А то, что осталось, имело чудовищный вид. На кухне высилась груда грязной посуды. Огонь в подвальной печи почти погас — заканчивался торф. Погреб был пуст. Окно разбито.

Муми-тролль задумался. Мокрый снег начал сползать с крыши. Слышно было, как он шлёпнулся во двор. В верхней части южного окна вдруг открылся кусок облачного ночного неба.

Муми-тролль пошёл к большой двери и налёг на неё. Ему показалось, что она подалась. Тогда он упёрся в пол и толкнул изо всех сил.

Медленно-медленно входная дверь приоткрылась, сдвинув груду снега.

Муми-тролль не сдавался, пока дверь не распахнулась в ночь.

В гостиную влетел ветер. Он сдул пыль с тюля на хрустальной люстре и покрутился в золе изразцовой печи. Он поиграл наклеенными на стены картинками — одна отклеилась и улетела.

В гостиной запахло ночью и хвоей, и Муми-тролль подумал: «Это хорошо. Семейство надо иногда проветривать». Он вышел на крыльцо и посмотрел на влажную тьму.

— Теперь у меня есть всё, — сказал он себе. — У меня есть целый год, вместе с зимой. Я первый муми-тролль, который по-настоящему прожил целый год.

И вообще-то здесь рассказ о зиме должен был бы и закончиться. Эта первая весенняя ночь и ветер, обдувающий гостиную, отлично подошли бы для красивой концовки, и каждый мог сам придумать, что будет дальше. Но всё-таки это нечестно.

Потому что как же тогда узнать, что сказала мама, проснувшись? И остался ли предок жить в печке. И успел ли Снусмумрик вернуться к концу книги. И как перезимовала Мюмла без своей картонной коробки. И где стала жить Туу-тикки, когда купальня снова стала купальней. И ещё много всего.

Лучше продолжить.

Особенно хорош был ледоход — слишком важное событие, чтобы о нём умолчать.

Настал невероятный месяц, с великолепными закатами, капелью с карнизов, ветрами и золотящимися облаками, со жгучим холодом по ночам, настом и ослепительной луной. Муми-тролль ходил по долине, потеряв голову от гордости и ожиданий.

Наступала весна, но совсем не так, как он себе представлял, не для того, чтобы избавить его от чужого, враждебного мира. Она пришла естественным продолжением тех новых впечатлений, которые принадлежали теперь ему, Муми-троллю.

Он надеялся, что весна будет долгой-предолгой. Каждое утро он почти боялся, что вот сегодня произойдёт знаменательное событие — кто-то из домочадцев проснётся. Он старался двигаться как можно тише и не наткнуться ненароком на что-нибудь в гостиной. А потом выбегал в долину, и вдыхал новые запахи, и смотрел, что ещё напроисходило со вчерашнего дня.

С южной стороны дровяного сарая уже показалась земля. Берёзы обрели нежно-розовый оттенок — но он был виден только на расстоянии. Солнце светило прямо на сугробы, и они делались пористыми и хрупкими, как стекло. А лёд так потемнел, как будто сквозь него уже просвечивало море.

Малышка Мю всё ещё каталась на коньках. Она сменила консервные банки на кухонные ножи — прицепила их к подошвам ботинок остриём вниз.

Муми-тролль видел иногда восьмёрки, выписанные ею на льду, но саму её — очень редко.

Малышка Мю всегда умела развлекаться в одиночку. Она совсем не чувствовала потребности рассказывать кому-то, о чём она думает и как ей нравится весна.

Туу-тикки прибиралась в купальне.

Она протёрла красные и зелёные стёкла, чтобы сделать приятное первой весенней мухе, развесила на солнышке купальные халаты и попыталась заклеить надувного хемуля.

— Теперь купальня снова превратится в купальню, — сказала она. — Скоро станет жарко, и всё зазеленеет, и ты будешь лежать животом на тёплых досках и слушать, как волны плещут о берег…

— Почему ты не говорила этого зимой? — вздохнул Муми-тролль. — Меня бы это утешило. А то я сказал: «Здесь росли яблоки», а ты мне: «А теперь здесь растёт снёг». Ты что, не понимала, что я расстроюсь?

Туу-тикки пожала плечами.

— До всего надо дойти самому, — сказала она. — И пережить в одиночку.

Солнце пригревало и пригревало.

Оно проделывало дырочки и ямки во льду, и море внизу становилось беспокойнее и стремилось на волю.

Где-то за горизонтом бродили большие шторма.