Иван Панькин - Внук зеленой молнии. Тайны старого колчана

— С давних пор идет молва о том, что за нашим морем живут смелые и сильные люди. Наши отцы и деды давно мечтали добраться до них, чтобы вручить им в знак почтения и дружбы белые розы, которыми так богато наше побережье. Выполняя заветы отцов и дедов, мы построили первый корабль. Но он пока без людей, а без людей корабль — как человек без головы и сердца. Мы хотим, чтобы у нашего корабля было молодое сердце, и поэтому обращаемся к молодым: кто хочет по доброй воле сесть на этот корабль? Имена людей, которые доставят дар нашего берега иноземным племенам, мы напишем рядом с именами наших великих предков на священной скале.

Десятки молодых людей подняли руки к небу. Старейшины попросили их выйти из толпы и с гордостью проводили на судно. Когда молодые люди заняли свои места, первый капитан под восторженные крики вывел корабль в открытое море.

И вот посланцы плывут день, другой, неделю…

Однажды на море разразилась сильная буря, и тут капитан увидел, что матросы стали по-разному вести себя. Одни, балансируя по шаткой палубе, работали, совсем не замечая шторма, а другие при каждом порыве ветра ежились, втягивали голову в плечи и, к удивлению капитана, сильно уменьшались в росте. Вот сделались они величиной с кошек, вдруг заметались по палубе и через разные отверстия бросились в трюм. Остальные, увидев, что их спутники теряют человеческое обличье, поспешили им на помощь и стали тянуть обратно. Те перепугались еще больше и от страха совсем маленькими сделались. Тела их удлинились и сзади вытянулись в хвосты.

Так на свете появились первые корабельные крысы.

Крысы перепортили весь провиант в трюмах, и матросы остались без хлеба и мяса. От голода моряки изжевали все кожаные предметы на корабле, но все-таки добрались до чужих берегов и вручили иноземцам дар своей земли. Каждый из иноземцев приколол к своей груди розу.

С тех пор люди в знак уважения и дружбы стали дарить друг другу цветы.

Когда корабль снова причалил к родному берегу, крысы первые по канатам выскочили на землю и кинулись к старейшим, чтобы те записали их имена на священной скале, но их не только старейшины, даже матери не признали.

— Мы вас растили людьми, — сказали матери, — и, если вы потеряли человеческое обличье в море, идите снова туда и возвращайтесь такими, какими мы вас провожали в путь.

Капитану же наказали вывезти несчастных в море в самую сильную бурю, чтобы они не только могли вернуть себе человеческое обличье, но и доказать, что могут быть настоящими людьми.

Но не успел капитан дать команду, чтобы корабль отчалил, как крысы вереницей бросились по канатам на берег.

Тогда матери предоставили последнее слово отцам. И отцы сказали так:

— Человек тот, кто перед лицом любой опасности крепко стоит на ногах. А кто при невзгодах начинает прятаться в норы, тот не может быть человеком, и нет ему места среди людей.

И отцы приказали уничтожить крыс.

С тех пор крыс начали травить и выкуривать. Придет время, их не будет совсем.

Когда ты вырастешь, мой мальчик, я надеюсь, ты крепко будешь стоять на ногах и гордо нести человеческое имя.

А что сказали отцы, ты все же запомни: слово отцов — слово истинное.

Кто сказал, что никаких следов на море не остается? Каждый моряк там оставляет свой след. Только ни один из них не заботится о том, чтобы запомнить его. Такие уж моряки люди.

Когда-то давно на китобойном судне плавал один гарпунщик. А в то время за китами гнались на шлюпках, и нередко по многу часов подряд. Преследовали китов до тех пор, пока они не скрывались из виду или не наступала ночь.

Представьте, как точно гарпунщик должен метать свой гарпун. Ведь в случае промаха матросам-гребцам приходилось грести снова изо всех сил, чтобы нагнать зверя. А за пуганым китом охотиться куда труднее. Поэтому гребцы все свои проклятия сыпали на голову гарпунщика.

В гарпунщики выбирали матросов, у которых были орлиные глаза. Впрочем, нашего гарпунщика и звали Орлиным глазом. Он был не очень высокого роста, пружинист, с резкими, но четкими движениями рук и немного сутуловат. Таким его, видимо, сделала профессия. Казалось, что он пригнулся, чтобы вспорхнуть ввысь. При виде фонтанов, выбрасываемых китами, Орлиный глаз сразу терял покой. А фонтаны из дыхал китов выбиваются не так, как рисуют на картинах, а выпаливаются, как выстрелы, в воздух.

Когда показывались киты, Орлиный глаз забывал и о себе и обо всех на свете. От нетерпения скорее приблизиться к китам он даже начинал взвизгивать, подобно собаке, которую держат на привязи. В тот момент ему казалось, что все слишком медленно движутся и работают, хотя шлюпка для погони за китом спускалась с корабля с самой большой поспешностью и гребцы потом налегали на весла изо всех сил.

Когда наконец шлюпка приближалась к киту, Орлиный глаз уже весело вскрикивал: «Ну, друзья мои, попробуем пройтись рядом с молнией!» После этого он метал гарпун, и тогда раненый кит тащил шлюпку за собой действительно с быстротой молнии.

Никогда Орлиный глаз не делал промаха. Но однажды… Однажды он бросил свой гарпун мимо. Товарищи думали, что это случайность. Во второй раз повторилось то же самое, повторилось это и в третий. И пошли у него сплошные неудачи. Тогда в одном порту капитан приказал ему собрать свои пожитки и покинуть судно. Гарпунщик встал с постели, видимо хотел что-то сказать, но как-то неестественно качнулся и рухнул опять на койку. Матросы ахнули. Дело в том, что моряки часто скрывают нездоровье, чтобы не перекладывать свою работу на другие плечи. Матросы тут же начали упрекать капитана в бездушии, но капитан не стал их слушать и через некоторое время привел нового гарпунщика.

Это был худой, невзрачный человек лет двадцати пяти. На его плечах колоколом висела грубая брезентовая роба. При каждом движении гарпунщика она гремела. Глаза у него были какие-то дьявольские. Когда он смотрел на кого-нибудь, то будто пронизывал его насквозь и видел все, что у человека творилось в душе. Поэтому матросы сразу прозвали его Дьяволом в гремящей робе. Команда встретила новичка холодно. Никто с ним не поздоровался, никто не спросил его имени. Капитан, видя враждебное отношение к новичку, поместил его в отдельную каюту, и Дьявол почти не выходил оттуда.