Виктория Варгина - Солнечная тропа

Старец и мальчик вышли на открытое пространство — это и была та пустошь, которая приютила рязанских беженцев. Здесь с краю зелёной луговины стояло несколько низких деревянных домов. Как и келья монаха, они были сильно врыты в землю, но отличались известной просторностью. Избы покрывал корявый горбыль, который с одной стороны почти доставал до земли. Другая сторона представляла глухую бревенчатую стену. И, что особенно удивило Лёньку, все дома были без окон. Кроме того, в их облике как будто недоставало чего-то ещё…

— Это… Пески? — спросил Лёнька.

— Песками се люди в грядущем нарекут, — ответил старец, — а дотоле безыменная простоит весь…

— Где же у них окна?..

— Несть окон, чадо, зане сам ты примечаешь: худостно здесь, сиротинско, в нужде пребывают люди.

— И что, в темноте всё время живут? — не верилось Лёньке.

— Навыкли темноте, — объяснял старец, — довольно им и света, чрез щели текуща.

— А трубы, трубы! — Лёнька в конце концов понял, что ещё странного было в домах переселенцев. — Труб-то нету, значит, и печек нету? Как же это они живут без печек, а, дедушка?

— Тако и живут, — подтвердил отшельник. — Печи слагать глина нужна, без нея неможно. А у нас песок и песок…

— А зимой?

— Зимою скотинка помогает согреться. А пуще того — налетит метель снеговая, дома и уходят под снег. Вот и тепло, аки в берлоге медвежьей…

Глядя на грубые строения без окон и печных труб, где зимой люди грелись от коровьего тепла, Лёнька на какое-то время усомнился, не сон ли всё это. А старый инок подробно и правдиво, словно летописец, рассказывал о том, как пришлые поселяне валили лес и рубили себе избы, обрабатывали целинную лесную землю под огороды, вооружившись, ходили на ловы — охоту. О том, как они бесстрашно защищали свою маленькую деревню от душегубцев-разбойников, рыскающих по лесам в поисках лихоимной добычи. И о том, что в некоторые семьи Бог послал уже младенцев…

Слушая, мальчик продолжал рассматривать начатки будущих Песков. Среди одинаковых приземистых домов он увидел один — повыше своих собратий, с окнами, затянутыми чем-то прозрачным, хотя и не стеклом, и даже с трубой на тесовой крыше. Лёнька не заметил его сразу лишь потому, что дом находился как бы на заднем плане.

— А вон тот дом, — указал мальчик, — в нём всё как положено. Наверное, кто-то богатый живет?

— Полно, радость моя, — ответил инок. — То не жилая изба. В ней хлебы пекут, меды варят… Совет держат, аще нужда приспеет.

— Значит, общая, — подытожил Лёнька.

— А вон виждь, баня ближе к лесу — також на всех одна.

Это Лёньке было понятно:

— У нас в Песках тоже одна баня — у Акимыча, и в ней все моются. А ещё бабушкина корова молоко на всех даёт. А Акимыч для неё сено косит, дрова всем рубит… Дедушка Софроний, а за водой отсюда к Голубинке ходят?

— На что ходить далече? Тут рядом студенец чистый. Сохранился ли до вас?

— Нет, не сохранился, — Лёнька испытывал что-то похожее на горечь утраты.

Он всё пристальней вглядывался в эту нарождающуюся деревню. Юные Пески были крайне бедны и смотрелись поистине сиротинско. Но за их бедностью чувствовалось страстное желание людей выжить, укорениться здесь наперекор всем стихиям и приражениям враждебных сил.

Эта способность цепко держаться за жизнь и устремлённость в будущее замечались во всём. К каждому жилищу поселян прижимался небольшой огородик, опоясанный лёгким пряслицем, как видно, от скотины. Крестьянская нива занимала значительную часть пустоши, и по ней ветер катил жёлто-зелёные волны яровой и озимой ржи. По краям хлебного поля широкой бахромой лохматилась ботва репы.

В другую сторону тянулся луг, на котором паслись коровы и овцы, поодаль резвилось несколько лошадей с жеребятами. Однако Лёнька нигде не видел людей.

— А где же все?

— Слышишь ты в лесу перестук? — в свой черёд спросил старец. — То лес валят, к зиме бо новую избу ставить будут. А жены с детьми ягоды, грибы собирают, в озере рыбу ловят. Никто туне хлеб свой не вкушает.

— Так что, дома совсем никого нету?

Как будто в ответ Лёньке над деревней прорезался пронзительный плач маленького ребёнка. Лёнька хотел определить на слух, в какой избе зашёлся младенец, но крик носился в воздухе, словно перепуганная птица. Оборвался он тоже резко, и вот уже в тишине снова отдалённо стучали топоры.

— Подойдём поближе, дедушка, — попросил Лёнька, — отсюда не видно.

— Не обессудь, свет мой, а неможно нам внити в селение, — ответил отец Софроний. — Тут сумежие для тебя. Постой, погляди, аще хочешь, а больше не взыщи.

Лёнька не спрашивал, что за сумежие не пускает его в Пески; сейчас для мальчика это было неважно. Глядя на деревню, возле которой он чудом оказался по чьей-то безграничной милости, Лёнька думал: вот сейчас крестьянские топоры настойчиво рубят деревья, чтобы эта деревушка утвердилась на земле и когда-нибудь выдвинулась из лесов на распутье людской жизни… А в его время избы пустеют, люди уходят из Песков, и на месте прежнего жилья вырастают деревья. Как ни странно, теперь в этой мысли не было ничего страшного или грустного, а было ощущение чего-то единого и непрерывного…

— А какова-то Москва ваша, Лёня? — спросил старец, когда они возвращались к землянке.

— Москва?.. Большая…

— Ныне сорок тысящ в ней. В ваше время, известно, и поболе будет…

Лёнька произвёл в уме кое-какие подсчёты.

— В двести раз больше, — сообщил он.

— Господи! — отшельник даже пошатнулся. — Что еси речешь, чадо?!

— В двести раз… — повторил Лёнька и сам испугался.

Отец Софроний несколько времени молчал, полностью уйдя в себя, а затем промолвил вполголоса:

— Се несть ничтоже ино, но оскудение и духа, и ума…

Больше он не проронил ни слова до самой своей полянки.

— Вот, Лёня, — заговорил он потом, — вижу, крещен ты во Христе. Повеждь мне, где же крестик твой? Не в лесу ли обронил?

У Лёньки не поворачивался язык солгать старцу.

— Нет, крестик я вообще не ношу. Крестики у нас одни попы носят, и ещё старушки. Если я так в школу приду, меня засмеют и выгонят из школы.

— И отец твой крещен, и мать, — продолжал инок Софроний, непостижимым для Лёньки образом прозревая будущее как бы настоящее. — Креститесь, сораспинаясь со Христом, а церкви святой не знаете, волею отвергаетесь веры своей…

— У нас если узнают, что ты в церковь ходишь, — совсем пропал, — признался Лёнька. — Меня бы и крестить не стали, если бы не бабушка. И то не в Москве крестили, а в какой-то деревне, чтоб никто не узнал. А если бы узнали, отца бы с работы вытурили и никуда больше не взяли.

— Гонят, воистину, у вас христиан, бедное дитя. Какая же вера в чести суть?

— А никакая. Нас учат, что Бога нет, всё это выдумки, а человек произошёл от обезьяны.