Виктория Варгина - Солнечная тропа

Очнулся от того, что стало мне как-то тревожно. Хочу поднять голову и не могу, от слабости еле глаза открыл. Приподнялся из последних сил, гляжу — рядом со мной лежит солдат. Похоже, что раненый, без сознания. А меня будто кто подзуживает: встань, выйди из избы… Скатился я с печки, ползком на крыльцо вылез, глянул по сторонам да и вскочил на ноги: в одном конце деревни наши отступают, а в другой уже немцы входят. Сперва я за нашими было кинулся, а после спохватился: ведь солдат в доме на печке лежит! Я в избу, начал его трясти. Трясу, а он только стонет. Сдёрнул я затвор автомата, дал очередь ему над ухом. Не помогло, лежит парень как убитый. И так мне стало жалко его, молодого, беззащитного, что подхватил я его под мышки и поволок из избы. Тащу и понимаю, что не успеть мне уже с парадного крыльца. Я со своей ношей через двор да на огороды, а оттуда — в поле. В поле этом попалась на наше счастье скирда соломы. Там и укрылись до ночи. Сижу я в копне, поглядываю, как немцы в деревне хозяйничают. Вдруг вижу, трое из них прямиком к нашей скирде направляются. Я — автомат наготове, замер, думаю: лишь бы мой бедолага не застонал. Но ничего, пронесло немцев мимо, и до самого вечера было тихо кругом. А когда стемнело, взвалил я раненого на плечи и потащился своих искать. Повезло, что они отошли ещё недалече…

— Ты почему, Хорохонов, не на койке? — спрашивает меня фельдшер.

— А чего я на ней забыл?

— Так ведь дизентерия у тебя!

— Да когда это было, — отвечаю ему.

— Ты мне зубы не заговаривай, — рассердился фельдшер, — а ну, бери градусник!

Поставил я градусник, только что он мог показать, если сам я чувствовал, что здоров. Фельдшер сначала не поверил: шутка ли, утром человек почти умирал, а к вечеру живёхонек. А когда узнал всю правду, даже посмеялся.

— Повезло тебе, — говорит, — что не остался давеча в медсанбате. Ещё неизвестно, до чего бы ты там долежался. А тут — и сам здоров, и человека спас! Только как же ты допёр его, братец, ведь он тебя вдвое тяжелее будет?

Правду сказал доктор, ни за что бы мне не дотащить того солдата, если б смерть не заглянула в глаза…

Так я узнал эту удивительную силу, которая помогала нам выжить под пулями, в мёрзлых окопах, в ледяной воде. Раненого моего в медсанбате выходили, и до самой Победы провоевали мы с ним в одном полку. А после войны потерял я из виду дорогого моего товарища. В первое время не до писем было, а после написал ему, но вернулось моё письмо обратно. Не проживает по прежнему адресу Николай Малыгин. Так вот и не знаю ничего о человеке».

Лёнька кончил читать и поднял голову.

— Хорошо как написал, — растроганно сказала бабушка. — Прямо как писатель.

— Степан говорит, исправили много, — заметил Акимыч.

— Ну, всё равно, хорошо исправили. Так по-простому, по-человечески получилось… Федя, — бабушка вдруг строго взглянула на Акимыча, — а почему б тебе самому про войну не написать? У тебя таких историй целый мешок.

— Их у каждого фронтовика целый мешок, — отмахнулся дед Фёдор. — Про всё писать — бумаги не хватит.

— А я думаю, не прав ты. Пройдёт ещё тридцать лет, и много ли таких фронтовиков останется? Откуда же тогда им, — бабушка кивнула на Лёньку, — узнать, как всё было?

— В книжках, поди, написано.

Бабушка осуждающе посмотрела на Акимыча и шепнула Лёньке:

— Не любит войну вспоминать…

Попив чаю, дед Фёдор засобирался домой. Лёнька вился вокруг него вьюном.

— Гляди, опять в гости к тебе намыливается, — усмехнулась бабушка Тоня.

— Пойдём, пойдём, — сказал Акимыч. — Я и так перед тобой виноват, никак в лес не выберусь…

— Дедушка, а ты знал про эту удивительную силу? — спросил Лёнька по дороге к дедову дому.

— Да такое с каждым человеком хоть раз в жизни случается, — ответил Акимыч. — После кажется, что чудо произошло, а это и не чудо вовсе, сам ты как-то сумел…

— Дедушка, расскажи, — попросил Лёнька, заглядывая Акимычу в глаза.

— Ах ты хитрец, — рассмеялся дед Фёдор, — вишь как ловко удочку забрасывает!.. Ладно, расскажу тебе про одно такое «чудо»…

…Случилось это в начале войны. Мы тогда отступали и вот раз попали под страшную бомбёжку. Как налетели фашисты, как начали нас жухать, а у нас опыта ещё никакого — мечемся, чуть не в небо заглядываем: не летит ли на тебя бомба оттуда. А бомбу, её, Лёнька, слушать надо: как засвистит — ложись и к земле прижимайся. И подальше от техники нужно быть в это время, её-то в первую очередь бомбят.

А мы с товарищем по неопытности, наоборот, на машине из этого пекла хотели убежать. Он шофёр, а я с ним, в кабине. И вот чешем, только оглядываемся. Вдруг я вижу, как бы со стороны, что машина наша поравнялась с кустами, и тут раз — прямо в неё бомба!.. Машина — в клочья!.. А в действительности до тех кустов ещё метров тридцать. Я как заору: «Прыгай!» — и сам вон из кабины!.. Упал на землю, краем глаза увидел: товарищ мой тоже успел сигануть. А машина наша, Лёнька, поравнялась с ивняком — тут её и накрыло.

— Это ты в будущее заглянул, — уверенно сказал мальчик.

— В будущее, да. Второй раз такое со мной уже после войны случилось. Мы тогда плотницкой бригадой ремонтировали ферму в Воронино. Я — за бригадира. Вот работаем, вдруг я оборачиваюсь и вижу: из-за леса «газик» председательский выныривает и прямо к нам пылит. Я мужикам говорю: вона председатель проверять нас катит. Они меня спрашивают: где? Я снова к лесу поворачиваюсь — а машины-то и нету!.. А место чистое, скрыться некуда, разве только развернуться да назад… Но это ж ерунда какая-то, тем более заметил я, председатель ещё рукой в нашу сторону указал, видно, шофёру что-то объяснял. Стою я как истукан, глазами хлопаю, а тут аккурат председательский «газик» появляется из-за лесочка, и председатель рукой на нас показывает… Мужики смеются: как же ты его, родимого, учуял?.. Да уж как-то так и учуял…

— А ещё было такое? — спросил у деда Лёнька.

— Врать не буду, больше не было, — ответил тот.

— А на войне тебе не было страшно? — без всякого перехода спросил мальчик.

— Как не было? Было, — сказал Акимыч. — Там ведь всё время под смертью ходишь да удивляешься, как это ты ещё жив. Просто поменьше надо о смерти думать, иначе беда: и от неё, безносой, не убережёшься, и воевать не сможешь. У нас в отделении солдат один так боялся пули, что из блиндажа выйти не мог. Лучше, говорит, здесь расстреливайте, а не пойду — смерть моя там бродит. В конце концов командир на него плюнул: сиди, дрожи!.. Так солдат ночью по нужде вышел — тут его шальная пуля и нашла…

Дед Фёдор повернул голову и засмотрелся куда-то вдаль. Лёнька проследил его взгляд, но ничего интересного в пустом небе не увидел.

— Чувствуешь? — спросил Акимыч.

— Нет, — ответил мальчик и тут уловил в воздухе какое-то напряжение.