Виктория Варгина - Солнечная тропа

Лёнька сразу узнал Панамку, потом пригляделся и увидел Хлопотуна. Но тут его внимание переключилось на жениха с невестой, и Лёнька разинул рот от удивления. Молодые сидели за столом и не участвовали в танцах. Пилу было трудно узнать: всем своим видом он излучал глубокое удовлетворение, даже счастье. Но Лёнька лишь вскользь посмотрел на Пилу, он во все глаза глядел на его невесту.

Мальчик впервые видел домованю, но ему хватило и нескольких секунд, чтобы понять, как сильно отличалось это существо от всех знакомых Лёньке домовых. Больше всего Соловушка была похожа на человека. Или, если точнее, на первобытную женщину, как её рисовали в детских книжках, но полностью покрытую шерстью. Шерсть была короткой и дымчатой, как у бабушкиного кота, а на голове домовани красовалась копна тёмных волос.

Движимый каким-то интуитивным чувством, Лёнька повнимательнее присмотрелся к танцующим домовым и безошибочно угадал ещё двух похожих на Соловушку существ.

Танцующих было около двадцати. Сначала их движения показались Лёньке несуразными и лишёнными смысла, но, приглядевшись, он уловил что-то знакомое в медленном вращении домовых, сопровождаемом тихими и тоскливыми завываниями. «Это зима, — неожиданно понял мальчик. — Они показывают, что метёт метель и кружится снег…» Он обернулся к Кадилу.

— Да, это «танец четырёх времен», очень древний, — подтвердил тот, не глядя на мальчика. — Его всегда исполняют на свадьбах домовых. Во время этого танца мы соприкасаемся с живой душой земли…

…Голос у Кадила дрожал от возбуждения и обиды, и Лёнька понял, как хочется доможилу принять участие в древнем священном обычае.

Тем временем «зима» вокруг Пилы и Соловушки кончилась, вьюга утихла, и под снегом зажурчали невидимые ручейки… Деревья проснулись и потянулись к солнцу, весенний ветерок заиграл их ветвями, и вот уже звонко и радостно запели птицы. Всё это Лёнька видел и чувствовал так ясно, словно он находился в весеннем лесу, а не на чердаке брошенного дома.

…Когда шумное, хлопотливое «лето» домовых сменилось тихой и плавной «осенью», в танце появилось что-то новое: домовики и домовани стали по очереди подходить к чаше, окунать в неё лапы и облизывать их. В воздухе пролился запах чего-то пряного и сладкого. Лёнька снова повернулся к Кадилу.

— Это брага домовых, — тихо сказал тот, жадно втягивая ноздрями необычный аромат. — Особый, волшебный напиток…

— Почему волшебный? — одними губами спросил мальчик.

— Домовани собирают для него все травы и листочки с деревьев, которые растут в округе, — объяснял Кадило. — А когда варят брагу, читают специальные заклинания… Если они забудут хоть одну травинку или пропустят одно слово в заклинании, брага не получится.

Лёнька хотел спросить, для чего же предназначен этот волшебный напиток, но тут увидел, что домовые перестали облизывать лапы. Вместо этого они подходили к жениху с невестой и брызгали в них брагой или оглаживали Пилу и Соловушку мокрыми лапами.

— Они попробовали напиток и сочли, что он приготовлен правильно, — комментировал Кадило.

— А сейчас что они делают?

— Единят суженых.

— Как это?

— Когда брага в чашке кончится, Пила и Соловушка станут мужем и женой. Их уже никто и ничто не сможет разлучить до конца жизни…

Единение суженых сопровождалось негромким монотонным пением, в котором нельзя было разобрать слов, подстать песне были движения — тягучие, замедленные, как будто домовые танцевали во сне. Лёнька обратил внимание на их лица, выражение которых у всех было одинаковое — блаженно-отсутствующее, — и вдруг понял, что домовые опьянели от волшебной браги… Даже Кадило, который лишь нюхал её пары, прикрыл глаза и чему-то загадочно улыбался. И в это самое время неподалёку от того места, где они прятались от домовых, Лёнька заметил какое-то шевеление. Сперва над полом показалась чья-то всклокоченная голова, потом плечи, а потом… Лёнька похолодел, когда понял, кто перед ним.

Ведьма Федосья поднялась на чердак по той самой лестнице, которую отверг Кадило, и теперь по-хозяйски осматривалась. Жёлто поблёскивали в темноте её глаза.

Лёнька тронул Кадилу за плечо — тот мутно посмотрел на мальчика и расплылся в бессмысленной улыбке. Лёнька изо всех сил затормошил домового. Кадило прижал палец к губам, сказал Лёньке: «Ш-ш-ш» — и уронил голову себе на грудь.

Мальчик в отчаянии посмотрел на домовых. Они продолжали совершать обряд, загипнотизированные волшебным напитком, и, конечно, не замечали Федосью. А она, оценив обстановку, заковыляла к свадебному столу.

«Если брага сейчас кончится, Пиле и Соловушке уже никто не помешает», — с надеждой подумал Лёнька и даже высунулся из-за мешка, но ведьма заглянула в чашку — и на её губах зазмеилась улыбка. Никем, кроме Лёньки, не видимая, она вытащила из своих лохмотьев какую-то склянку… Лёнька подался вперед. Федосья откупорила склянку. Мальчик поднялся во весь рост. Ведьма занесла руку над свадебной чашей…

— Стой! — закричал Лёнька, вырываясь из своей засады.

Старуха удивлённо повернула голову, рука её дрогнула, и Лёнька, подскочив к Федосье, выхватил у неё колдовское зелье.

— Вот! — крикнул он и со всего размаху грохнул склянку об пол. — Вот, вот, вот!.. — Лёнька давил ногами осколки стекла и отвратительно пахнущую чёрную жидкость…

Откуда-то налетел сильный ветер. Он поднял пыль и мусор на чердаке, и Лёнька закрыл глаза руками. Было слышно, как ветер с шумом расшвыривает старые вещи… Вдруг он утих.

— Лёня, — услышал Лёнька и открыл глаза.

Перед ним стоял Толмач, чуть поодаль — остальные домовые. Ведьму на чердаке мальчик не увидел.

— А где… Федосья? — спросил он, смахивая приставшую к влажной щеке пушинку.

— Ты можешь больше не бояться её, — ответил Толмач и положил свои лапы на плечи Лёньке. — Да и все мы теперь надолго забудем о ведьме, потому что сегодня ты оказался здесь и сделал то, чего мы ожидали.

— Ожидали?!

— Видишь ли, мальчик, во время ритуала с напитком мы становимся беззащитны — перед ведьмой и перед любой злой силой, угрожающей нам. Ты — человек и не можешь охмелеть от нашей браги. Но главное — у тебя смелое и любящее сердце. Мы не сомневались, что ты встанешь на защиту своих друзей.

Лёнька хотел спросить, почему домовые в таком случае не взяли его с собой и не попросили о помощи, но вспомнил встречу с «дядей Гришей» у колодца и всё понял. И тогда он спросил:

— А если бы я не пришёл?

Толмач улыбнулся:

— Мы слишком хорошо знаем Кадилу.

— Так вы подбросили ему «галку»… нарочно?!

Домовые рассмеялись, громче всех веселился Панамка.

— Ну, может, ты всё-таки покажешься? — спросил Толмач, обращаясь к пирамиде из грязных мешков.