Иштван Фекете - Келе

— Оказывается, человек знаком с этим Келе, — начала было Вахур, но тут Мишка вздрогнул и сердито повел ушами: не мешай, мол, спать.

Вахур улеглась рядом и положила голову на вытянутые передние лапы.

— Проспал целую ночь напролет, и все тебе мало. Будь я на твоем месте…

— Ждешь, чтобы я лягнул тебя в бок? — Мишка недвусмысленно шевельнул задней ногой.

— Только попробуй! — собака заворчала и показала клыки.

— Тогда отвяжись от меня подобру-поздорову! Если хочешь знать, я всю ночь глаз не сомкнул. Когда мы возвращались, Берти раздобыл для меня кукурузы; велел мне по дороге остановиться, и я остановился в нужном месте. До того вкусная была кукуруза, что я не удержался и съел ее всю с початками вместе, — не перебивай меня, я и сам знаю, что нельзя было этого делать, — так вот початки и не давали мне покоя всю ночь, все у меня внутри переворачивалось вверх тормашками, только под самое утро полегчало, когда уже Копытко уехал. А едва я вздремнул, как ты с разговорами явилась.

— Вот и надо было объяснить все по порядку… Я, например, могу уснуть когда хочешь…

— Чего ж тебе не спать — ни дум, ни забот, а вот у меня от мыслей голова пухнет.

Вахур помолчала, потом заискивающе забарабанила хвостом по земле.

— Мишка, я все собираюсь спросить: есть у тебя родословное дерево?

Ослик глубокомысленно уставился перед собой. Вопрос Вахур застал его врасплох, но Мишке ловко удалось скрыть свое смущение.

— Конечно, есть.

— Я и сама так предполагала, но на всякий случай решила убедиться.

— А почему, собственно, ты так предполагала?

— Копытко говорит: кто умный и нетерпеливый, у того оно есть, дерево это. Значит, только тебе повезло да Копытке. Мне об этом и мечтать не приходится, и Му — тоже… правда, раньше мы и знать не знали, что такое дерево бывает.

— Что ты там начала про Длинноногого, — ослик тряхнул ушами и увел разговор подальше от неясной темы. — Будто бы Берти знает Келе?

— Можешь мне верить. Я стояла рядом с Берти, когда он заговорил с ним, и Келе шевельнул ногой — что-то сказал ему в ответ, — но только я не поняла, что именно.

— Возможно, — соглашаясь кивнул головой Мишка. — Берти наш очень умный, да и Келе много чего знает. Оно и понятно, ведь он не сидит на месте, все время летает над разными краями… Знаешь, что-то у меня опять глаза слипаются. Не соснуть ли нам?

— Я не против. — И оба приятеля закрыли глаза, но ушки у них были на макушке, и даже сквозь сон они точно улавливали, что происходит во дворе. По шороху соломы они догадывались, что Цин — шустрое племя мышей — снуют в стоге и грызут, что попадется, ведь мыши — народ неугомонный. Слышали они, как воробьи, проснувшись, вылезли из гущи живой изгороди и продолжали свою перебранку с аистом с того места, на котором остановились вчера вечером.

— Эй, Длинноногий, убирайся отсюда! Мы — народ здоровый и выносливый, тебе не место среди нас! Чик-чирик, бессовестный обманщик! Собрался лететь в теплые края — улетай, а подыхать здесь мы тебе не позволим! Прочь отсюда, Длинноногий Келе!

Аист не шелохнулся. Глаза его были прикрыты, но сквозь узенькую щелочку он следил за суетящимися вокруг него воробьями, хотя со стороны могло показаться, будто он не обращает на них ни малейшего внимания.

Обманутый его маневром, старый Чури истолковал это по-своему:

— Глядите, да он подыхает!

Ну, а за вожаком подхватила и вся стая:

— Подыхает, подыхает Длинноногий Келе!

Воробьи нахально скакали вокруг аиста, который стоял, погрузившись в забытье, и, казалось, даже не помышлял о том, чтобы дать отпор, как вдруг молнией налетел на обидчиков.

Воробьи вмиг попрятались в кусты и оттуда испуганно поглядывали на крышу, где аист расправлялся с их незадачливым собратом. Два-три сильных глотательных движения, — и воробей отправился в желудок аиста, после чего Келе принялся расправлять намокшие перья, как бы желая сказать:

— Может статься, я и околею, но до тех пор мы еще потолкуем. И разговор у меня с вами будет короток.

Насмерть перепуганные воробьи не решались и пикнуть.

— Кря-кря-кря, — покатывались со смеху утки. — Длинноногий слопал воробья… ха-ха-ха… Чури похвалялись, будто птиц сильнее их нету, а оказывается, вздумали подкармливать собой аиста… Ха-ха-ха…

Воробьи пристыженно молчали.

— Слыхали? — кошка на чердаке не упускала случая воспитывать детенышей. — Келе поймал воробья и вмиг заглотил — поминай как звали. Вот и с вами так случится, стоит вам вылезти на крышу.

Котята воинственно встопорщили усы.

— Не станем мы вылезать на крышу, — торжественно пообещали они матери.

Непривычная тишина заставила Мишку открыть глаза, и в тот же миг открыла глаза и Вахур, лежавшая рядом с ним у стога. Услышав обсуждаемую утками новость, друзья переглянулись:

— Чури угодил в клюв Длинноногому Келе, — насмешливо подмигнул Мишка, но тут же и закрыл глаза, потому что еще не успел выспаться.

— Как-то раз со мной случилось… — начала было Вахур, но на том и прервала свой рассказ: Мишка рядом засопел так сладко, будто его и впрямь сморил сон, и собака поверила, что так оно и есть на самом деле.

Одинокий больной аист, стоя на крыше, чистил и поправлял перья.

— Ничего не имею против, если эти Чури и впредь станут проситься прямо в клюв!

Аист чуть распушил перья, чтобы их обдуло ветерком и обсушило, а затем опять нахохлился, почувствовав, что зябнет.

Когда повозка возвратилась с базара, облака на небе рассеялись, но солнце уже клонилось к закату и не давало тепла. Зато ветер усилился, словно невидимый гигант надувал щеки и с шумом выдыхал из себя воздух. Резкие порывы ветра захлестывали и грозили смести больную птицу с крыши дома. Будь аист здоровым, ему ничего не стоило бы совладать с разбушевавшейся стихией, крыльями отбивая ее удары; но крыльями пошевельнуть он не мог и потому, прижавшись вплотную к трубе, стоял, вслушиваясь в завывание ветра.

Становилось все холоднее, и аисту было зябко. В саду с шумом гнулись деревья, скрипела дверца сарая, а на крыше встопорщившиеся камышины настила угрожающе трепетали на ветру.

«Значит, так оно начинается, — думал аист. — Сперва почувствуешь дрожь, затем становится все холоднее, пока не застынешь совсем…»

Тут за спиной аиста из трубы пробилась струйка дыма, и аисту подумалось, что только человек умеет создавать свет и тепло, человек сильнее всех, он обладает удивительной и страшной палкой: стукнет ею издалека и может причинить тебе боль, а то и вовсе убить.

Завывание ветра постепенно стихло, а может, больная птица забылась сном, потому что когда аист проснулся, на небе взошла луна, свет лампы из окна падал во двор, а соседние дома потонули во мраке.