Иштван Фекете - Келе

— Вот мы и прибыли, — Смородина приветственно махнул зажатой в пальцах сигарой. — Что у нас на обед, Агнешка?

Агнеш тотчас заметила и новые сапоги, и высоченную шапку на голове у Берти.

— Не беспокойтесь, знаю я, какой обед полагается после удачной покупки! Каковы обновки, таков и обед. Небось не каждый день этакий праздник выпадает…

— Душевные речи и слушать приятно!

Янош Смородина, добравшись до кухни, плюхнулся на стул, а Берти повел Копытка в хлев.

От жареной колбасы исходил аппетитнейший дух; Агнеш терла на терке хрен, а Смородина знай себе сидел и улыбался. Время от времени он шевелил пальцами, проверяя, не жмут ли новые сапоги. Однако мозолям, неизменно чутким к перемене погоды, в новой обувке было покойно.

Берти пришлось пригнуться у притолоки, чтобы не слетела с головы высоченная шапка, и некоторое время он еще покрасовался в ней и на кухне.

— Так я подаю на стол, — сказала Агнеш и подумала, что мужчины, если и выпили, то, должно быть, немного, потому что, как вошли в кухню, тихие стали, не видно, что в них палинка шумит. А хоть бы и выпили, так на свое пьют, потом заработанное; к ней, Агнеш, они добры, и она себя чувствует тут как дома.

— Накладывайте себе, Агнеш, не стесняйтесь, вы тут своя!

Эти слова произнес Берти, и рука Агнеш скользнула к его руке, но взгляд ее был устремлен на Яноша Смородину.

— До чего ж вы оба добрые да хорошие!

Копытко упругим шагом прошествовал на свое место и, когда за Берти закрылась дверь, огляделся вокруг.

— Вот мы и вернулись. По дороге и в городе все смотрели на нас… Торо, я видел твоих сородичей, но даже знака не мог им подать, потому что Берти сегодня был какой-то шумливый. Цитер, синица, что-то прокричала мне, но я не совсем разобрал. Вроде бы беда приключилась с Карак.

Тут из своего уголка высунулся филин и щелкнул клювом на свой привычный лад.

— Карак пришел конец, — вмешался он, — я был там и видел собственными глазами. Человек…

— Капкан? — озабоченно моргнул Торо.

— Нет, там было что-то другое. Карак сказала, вроде бы она съела что-то такое вместе с мясом козленка.

— Какого еще козленка? — повернулся к нему Мишка, который решил было хранить гордое молчание, но любопытство взяло верх.

— Детеныша косули. Он погиб от мороза, и Карак обгладывала его.

— Тогда человек тут ни при чем, — решительно взмахнул хвостом Мишка.

— Очень даже при чем, — стоял на своем филин. — Я сам видел.

— Странно, как это ты ухитряешься все видеть…

— Хочешь верь, хочешь — не верь, но я действительно видел. Человек сделал надрез в боку у козленка и насыпал внутрь какого-то белого порошка… Если бы Карак попалась мне по пути, я предупредил бы ее. Но мы не встретились, и потом, когда я туда прилетел, Карак уже корчилась в предсмертных судорогах.

— Выходит, все-таки человек тут замешан, — после долгого молчания просопел Мишка, обдумав хорошенько все услышанное. — Никак не поймешь, что у человека на уме. С другой стороны, и Карак могла бы поостеречься.

— Туда ей и дорога, — сердито распушил перья Келе. — Кто не умеет о себе заботиться, таких и жалеть нечего.

— Верно сказано, — склонил голову филин. — Чирик тоже не остерегалась и угодила мне в когти, зато я сейчас сыт. А Карак ведь славилась своим тонким чутьем, ей бы надо было только принюхаться хорошенько; но она забыла об осторожности, вот за то и поплатилась жизнью.

— Нечего ее жалеть, — грач стукнул клювом по крышке ларя. — Я раз видел: Карак набила брюхо так, что и дышать едва могла, а все-таки ходила по лугу и подбирала птичьи яйца. Жаворонки уж как ее умоляли, да напрасно. Яйца поедать — вообще примета плохая: говорят, кто яйцами кормится, не доживет до следующего гнездования. Выходит, правда.

Во время этого разговора в хлеву появилась Вахур. Она опять переела лишку, ее одолевал сон, но она не удержалась, чтобы не вмешаться в общую беседу.

— Воровка жалкая, — вот кто была эта Карак! — возмущенно вильнула хвостом собака. — Даже отсюда, со двора, как-то раз унесла одного гуся. Посмела обокрасть самого человека — вот и поплатилась теперь за это!

— Что же, козленок тоже принадлежал человеку? — продолжал недоумевать Келе.

— Выходит, что так.

— Значит, всё принадлежит человеку?

— Конечно, всё.

Глаза аиста стали холодными, как свежий ледок. Он вспомнил о своих отрастающих крыльях…

— Вольные звери и птицы — нет! — решительно тряхнул он головой.

— Вольные звери и птицы — нет! — грач негромко, но уверенно стукнул клювом по крышке ларя.

— Вольные звери и птицы — нет! — распушил перья филин.

— Но кормитесь-то вы тем, что вам дает человек! — стукнул ногой Копытко.

— Мы сейчас не на воле, — взглядом ответил коню Келе. — А вот Ух — вольная птица, и человек ничего не может с ним поделать.

— Человек может убить его.

— Если сумеет! — встопорщился филин. — Но где ему со мной справиться! Только захоти я, и мог бы жить здесь

сколько вздумается, и человек никогда бы не обнаружил меня. Человек, конечно, многое умеет, но далеко не все. Я видел, как человек мучился перед концом точно так же, как Карак, и не мог помочь самому себе, и другие люди тоже не могли ему помочь.

— Наболтали вы тут много, — запрядал ушами Мишка.

— А правда в том, что у вольных зверей и птиц свой Закон жизни, и Закон этот касается только их, а у человека — свой, и распространяется его Закон и на нас. Но кто такие вольные звери и почему они вольные? Те, кого человек не может использовать, то есть бесполезные…

— Не понимаю, что ты этим хочешь сказать, — заморгал глазами Ух, — но я очень доволен, что бесполезен.

— И я!

— И я тоже! — подхватили Келе и Торо. Вахур не зная, что возразить, молчала, Копытко задремал, пригревшись в уютном полумраке хлева. Только Му, вопреки обыкновению, вела себя беспокойно. Она то ложилась, то снова вставала, время от времени оборачивалась назад, будто ждала чего-то, и вдруг негромко замычала, сразу положив конец всем пререканиям и спорам обитателей хлева.

— Время мое приспело. Больно, ох, как мне больно! — как бы жалуясь сказала она. — Ну, да уж ничего не поделаешь: детеныш мой готовится к появлению на свет…

Все умолкли. Келе застыл как вкопанный, филин забился в свой угол, Вахур, ни слова не говоря, вышла во двор, а Мишка отодвинулся от коровы как можно дальше.

— Не пойму, к чему вся эта затея, если тебе так больно, — раздраженно махнул он хвостом, недовольный, что теперь не удастся спокойно соснуть.

— Какая затея?

— Ну вот эта… чтобы теленочек был.

— Ой-ой-ой! — жалобно замычала корова. — Да ты что, совсем рехнулся, Мишка? Неужели ты не понимаешь, как хочется иметь своего детеныша!.. Только бы Берти поскорее пришел! Берти всегда мне помогает. Вахур, ты бы позвала Берти, тебя он понимает…