Иштван Фекете - Келе

Келе стоял не двигаясь, Вахур лежала тихо, не вмешивалась в разговор.

— Скажи, Мишка, — шевельнулся вдруг Келе, — хорошо, по-твоему, если бы мы опять были вместе?

— Конечно, хорошо!

— И если бы я опять жил вместе с вами в сарае?

— Очень хорошо!

— И мы опять играли бы, как прежде? И Берти приносил бы тебе мягкой кукурузы, репы или хлеба с солью… это, по-твоему, было бы хорошо?

— И ты еще спрашиваешь!

Келе задумался.

— Тогда я не понимаю тебя, Мишка: выходит, и ты тоже желаешь лишь того, что хорошо для тебя самого!..

— Это совсем другое дело! Тебе этого не понять.

— Где уж мне! Да я и не хочу понимать. Если кто-то из вольных зверей или птиц поступает не так, как говорит, или говорит не то, что думает, он погибает: а если он преступает наш Закон, мы сами уничтожаем его.

Мишка смущенно покосился на Келе:

— Это закон человека, Келе, а значит, так и должно быть… понапрасну я стал бы объяснять тебе… Ну, а потом… существуют же исключения… да и обстоятельства могут измениться…

— Нет, Мишка, это не закон, — покачал головой аист, — я и слышать о нем не желаю. Но если я почувствую, что мне необходимо вернуться к вам, то я вернусь. И это будет хорошо как для тебя, так и для меня. А теперь мне пора уходить.

Мишка долго смотрел вслед аисту.

— Если бы я мог взобраться на поленницу, лягнул бы я этого Келе так, что он бы у меня слетел вниз кувырком. И пускай бы тогда разглагольствовал про Закон, верно, Вахур?

— Не знаю, — собака задумчиво вильнула хвостом, — не знаю, что тебе на это сказать. И вообще… у меня скоро будут детеныши…

Мишка сердито затряс головой, точно отгоняя слепня, затем поднатужился и всю свою досаду излил в истошном вопле, взбаламутив весеннюю, предвечернюю тишину.

— Когда собака ощенится, я бы, пожалуй, оставила одного щенка, — как-то сказала Агнеш.

— Двоих, — поправил ее Берти.

— На кой леший мне две собаки? Одной за глаза хватит.

— Я к тому, что на одного щенка уже охотник сыскался, — пояснил Берти. — Стало быть, двоих уже пристроили.

— И не двоих, а троих, — спохватилась Агнеш. — Помнится, Пали тоже просил не обделить его.

Вахур, растянувшись на брюхе, лежала в сенях; заслышав свою кличку, она подняла голову и лениво вильнула хвостом. И конечно, собаке уж никак было не додуматься, что люди в этот момент заняты тем, что распределяют ее щенков. Скажи ей об этом кто-нибудь — Мишка, к примеру, — она все равно бы не поверила: как можно решать судьбу щенят, которые еще даже не появились на свет!..

— Собака наша уж и место себе приготовила в стогу, — заметил Берти. Хорошо, что Вахур не поняла его слов, ведь она была уверена, что ей удалось сохранить свое убежище в тайне. Углубление она рыла по ночам, а днем подходила к стогу, лишь когда людей не было поблизости. Но следы выдали собаку. Впрочем, Берти отнесся к своему открытию равнодушно, да и другим, похоже, это было безразлично, а ведь Вахур всем — и Копытку, и Му, и даже Торо — уши прожужжала, что у нее скоро будут детеныши.

Вахур сидела у хлева и смотрела вверх; туда же смотрели и все, кто находился сейчас во дворе: утки, гуси, куры; Берти, Смородина и Агнеш глазели не менее самозабвенно, чем обитатели птичьего двора. Рты у людей от удивления были полураскрыты, Агнеш склонила голову набок и в этот момент определенно напоминала гусыню. А в воздухе совершал свой утренний полет аист Келе.

— Рано или поздно улетит он от нас, — сказала Агнеш. — И то чудо, что до сих пор тут загостился.

— Нет, наш аист не улетит, он здесь прижился, как у себя дома. А стоит мне его кликнуть, — Берти пришла вдруг дерзкая мысль, — так он и спустится.

— Ну, Берти, ты ври да не завирайся!..

Отступать было поздно. Берти вышел на середину двора и позвал:

— Келе! Келе-е!

Короткое эхо, оттолкнувшись от стен, прокатилось в саду. Утренний ветерок начал стихать, и аист и без того собирался спуститься на землю. Заслышав свое имя, он посмотрел вниз; увидел, что утки дожидаются у калитки, да и человек его зовет…

Аист пошел на снижение; выписываемые им круги все сужались, затем, внезапно развернувшись, он коснулся ногами земли возле стаи уток.

— Да, Берти, ловко ты отличился! — Смородина похлопал Берти по плечу.

— Колдовство, да и только! — прошептала Агнеш.

— Это пустяки! — отмахнулся Берти, опьяненный успехом. — Был у меня раньше дрозд, так тот высвистывал, что твой военный оркестр… А Келе я сейчас велю уток вести к ручью.

Берти, от гордости не чуя ног под собою, зашагал по двору, а следом за ним увязалась и Вахур.

— Ступай, Келе, — Берти отворил калитку, — да за утками присматривай. Пойди и ты, псина, проветрись.

Келе стремился теперь держаться от человека как можно дальше, поэтому он первым вышел за калитку, а следом за ним выкатились бестолково суетящиеся крякуши. За утками степенно последовали гуси, а в конце шествия неохотно плелась Вахур.

— Опасный человек наш Берти, надобно его остерегаться, — вырвалось у Агнеш.

— Берти и мухи зря не обидит, чего ж его остерегаться!

— Еще чего доброго и меня приворожит, — гнула свое Агнеш.

— Ну, для этого он уже недостаточно молод, — улыбнулся Янош Смородина, а сам с затаенной гордостью посматривал на Берти, несколько ошалевшего от похвал.

— Никакого колдовства, все было на ваших глазах… — смущенно закашлялся Берти и ушел на кухню; его самого больше всех поразил столь небывалый успех.

Собака удивленно озиралась вокруг: она давно не была на этом лугу, а перемены тут произошли большие. Кругом, куда ни глянь, все зелено, даже блекло-желтый прошлогодний камыш наполовину оделся в зелень. Вахур несколько раз подряд громко чихнула: плавающая в воздухе цветочная пыльца попала ей в нос. Собаки терпеть не могут цветочной пыльцы и аромата цветочного не выносят. Для них это вовсе и не аромат, а запах, скорее даже неприятный. Аромат бывает у мяса, даже если мясо чуть подпорченное… Впрочем, погодите, не все так уж плохо на этом лугу. Есть, к примеру, одна трава, которая помогает при рези в желудке. Для Вахур аптека здесь на лугу, а последнее время у нее неладно с пищеварением. Собака медленно бредет по лугу, и ее тонкое чутье безошибочно подсказывает ей, мимо чего она проходит сейчас, что осталось за спиной и что поджидает впереди. У собак отличное зрение и превосходный слух. Но свет — его в рот не положишь, и звук — не более чем пустой звук, а запах — это уже ощутимая реальность, как кусок мяса, который держишь в зубах.

Вот Вахур останавливается на месте, шарит носом в траве, будто выбирая, какую взять, затем, склонив голову набок, — целебная травка очень тонкая, — пытается ее перекусить. Острыми клыками тут не управишься, вот и приходится пускать в ход коренные зубы, приспосабливаясь к непривычной пище.