Юрий Розенблюм - О чём пела золотая кукушка

И плешивый нищий острым клинком отрубил голову грозной великанше. Покатилась черная голова, и черные губы еще долго шептали: «Попомни, жалкий слепец, ты еще встретишься с моим сыном!.»

А там, где, словно поверженная бурей скала, прокатилась черная голова Чил-Хара, остался глубокий овраг, со дна которого пахло гнилью и падалью.

Народ назвал этот овраг «Гнилым», и ни люди, ни звери никогда не заглядывают в него.

…Закончился правый суд. На просторной лесной поляне столпились могучие богатыри в ожидании богатого угощения, которое уже готовили люди щедрого Алтын-Хана.

Кругом царило веселье и не умолкал смех. Лишь одна Алтын-Арыг, укрывшись за расшитым пологом белой юрты, не могла сдержать горьких рыданий.

— Одна черная беда миновала, словно туча, гонимая добрым ветром… — сквозь слезы шептала прекрасноликая красавица. — Проклятый Хара-Моос убит. Но как мне, не нарушив воли отца, отдать свою руку одноглазому уроду или плешивому старцу?

Пока безутешная Алтын-Арыг, не зная, кому из двух безобразных калек отдать предпочтение, не решалась переступить порог своей белоснежной юрты, плешивый старец, выйдя на середину таежной поляны, дважды высоко подпрыгнул над землей, а когда в третий раз ноги его коснулись мягкого травяного ковра, он тотчас превратился в статного красавца алыпа.

Его волосы, словно пламя большого костра, колыхались на ветру, глаза сверкали так, что затмевали свет солнца и луны, щеки алели краснее самого багряного кустарника, что расцветает ранней весной.

Могучими руками, схожими с ветвями вековой сосны, Албании взял за плечи одноглазого урода и трижды тряхнул его так, что с ближней горы свалилась остроконечная снежная вершина.

И в тот же миг перед взором удивленной толпы вместо согбенного старца появился доблестный богатырь Тюн-Хара, державший под уздцы карего скакуна.

И тогда Албанчи, ведя за руку своего друга и показывая ему на приоткрывшийся полог белоснежной юрты, из-за которого выглядывало испуганное лицо прекрасной Алтын-Арыг, голосом, подобным небесному грому, сказал:

— Вот невеста твоя, мой верный Тюн-Хара! Ты в честном бою одолел проклятого Хара-Мооса и теперь вправе будешь назвать Алтын-Арыг своею женой. Будьте счастливы оба, и пусть никогда не потухнет жаркий огонь очага в вашей не знающей ни бед, ни горестей юрте!

Свадебный пир длился много дней и ночей. И когда насытившиеся и уставшие гости стали собираться в дальний путь и богатый стол совсем опустел, Албанчи тихо сказал своему любимому другу:

— Мы одолели, дорогой Тюн-Хара, черную силу, угрожавшую радости и счастью добрых людей щедрого Алтын-Хана. Мы не посрамили памяти наших предков, и наши имена достойны того, чтобы их вписали в Книгу Судьбы… А сейчас я покидаю вас. Мой путь лежит к границам земель могущественного Килин-Алыпа, там давно уже ожидает меня моя невеста, ненаглядная Килин-Арыг. Прощай, любезный друг Тюн-Хара, а когда я вернусь со своею женой, мы продолжим свадебный пир.

И, верный своему слову, Албанчи потер чудесным шариком волшебный посошок. Тотчас у ног его появился богатырский белогривый волк. Припав на передние лапы, седым брюхом коснувшись зеленой травы, он пригнул могучую спину, словно ожидая, когда хозяин вскочит на него верхом, чтобы помчаться в трудный и еще неведомый путь.

Не успел Тюн-Хара закрыть открытых глаз, как Албании верхом на Ах-Пёри скрылся; не успел сын Хан-Миргена открыть закрытых глаз, как сын гордого Хулатая — Албании и прекрасноликая жена его Килин-Арыг слезли с выгнутой, как горный хребет, спины белогривого волка-богатыря и, улыбаясь, направились к белоснежной юрте, где вновь зашумело буйное свадебное пиршество.

Как двенадцать братьев, которые непрестанно гонятся друг за другом и никак не могут догнать, промелькнули двенадцать месяцев года.

И вот однажды, когда прекрасноокая Килин-Арыг, жена могучего алыпа Албанчи, расшивала затейливыми узорами шелковый белоснежный платок, в юрту вбежала дочь гордого Хулатая, юная красавица Хан-Чачах.

— Я искала тебя по всему стойбищу! — весело закричала девушка. — Сегодня большой праздник, а ты сидишь тут одна. Брось шитье, Килин-Арыг, и мы поспешим с тобой навстречу веселью и смеху!

— О чем ты говоришь, любезная Хан-Чачах? — смущенно ответила Килин-Арыг. — За работой время бежит быстро, словно его подгоняет буйный ветер. Не успеет золотая змейка узора добраться до края платка, как вернется мой муж, дорогой Албанчи. Что скажет он, когда увидит, что юрта наша пуста в столь поздний час?

— Ну что ж, — сказала Хан-Чачах, — дело твое. Я побегу. Верная подруга ждет не дождется меня за пологом юрты. А темень нам не страшна — пламя ярких костров, что горят по всему стойбищу, укажет путь.

— Я буду ждать тебя и, пока ты не вернешься, не сомкну глаз, — ответила Килин-Арыг, снова склонившись над шитьем.

А когда бледный луч луны заглянул через щель неплотно прикрытого полога и серебристой лентой лег на белотканый платок, Килин-Арыг, оторвавшись от шитья, увидела перед собой Хан-Чачах.

«Что случилось? — тревожно подумала прекрасноликая жена Албанчи. — Хан-Чачах только что убежала из юрты. Я слышала топот озорных ног, и ее смех еще стоит у меня в ушах! Уж не померещилось ли мне?»

И Килин-Арыг пристально оглядела мертвенно-бледное лицо любимой подружки, слабо освещенное лунным светом.

— Почему при виде тебя, Хан-Чачах, глупый страх заставил тревожно биться мое сердце? — прошептала Килин-Арыг. — Ты же только что выбежала из юрты и вот опять стоишь передо мной, словно я и не слышала звука удаляющихся шагов и смеха, заглушенного собачьим лаем?

— Не тревожься, дорогая Килин-Арыг, — ласково прошептала, отступив в темноту, Хан-Чачах. — Разве вещее сердце не подсказало тебе, что я вернусь и не оставлю тебя одну в этой юрте. Как могу я предаваться веселью и беспечно плясать у костра, когда ты не смыкаешь глаз? Давай хоть разок взглянем на волшебный посошок и чудесный шарик моего любимого брата Албании. Что в этом дурного?

— Одумайся, Хан-Чачах! Что ты болтаешь? Даже в праздничный вечер не следует терять голову! Как можно ослушаться? Он строго-настрого наказал, чтобы никто и никогда не касался его заветных вещей!

— Отчего ты так испугалась, моя дорогая Килин-Арыг? Я не заставляю тебя трогать чужое добро. Ты права, это было бы нечестно. Но мой брат и твой драгоценный муж не запрещал нам всего лишь один разок издалека посмотреть на посошок и шарик, которыми он так дорожит. Да и сам Албанчи не только не узнает, но даже и не догадается об этом! Не бойся, Килин-Арыг, и не забудь, что сегодня большой праздник, а я отказалась от веселья, чтобы побыть с тобой вдвоем.