Юрий Розенблюм - О чём пела золотая кукушка

Услышав страшную весть, Чибек-Арыг прикрыла ладонью глаза, чтобы никто не увидел ее слез. Но Албанчи, поднимаясь с кошмы, заметил, как Чибек-Арыг отвернулась от гостей и низко опустила голову.

— Что случилось, мать? — спросил Албанчи, кладя руку на ее дрожащее плечо. — Кто посмел обидеть тебя? Кто нарушил веселье праздничного стола и незваным гостем явился в наше жилище? Ведь не сестра же моя, любимая Хан-Чачах, стала гонцом нежданной беды?

Мужайся, сын мой, дорогой Албанчи, — еле слышно прошептала Чибек-Арыг. — Твоя сестра ни в чем не виновата, но страшную весть принесла она в своих устах. Не кори за это маленькую Хан-Чачах! Не ее вина в том, что черная беда сидит на белой кошме в твоей не ведавшей печали юрте. Килин-Арыг ушла от нас, и на сомкнутых ресницах ее лежит покой вечного сна.

… Сквозь ночь бежит Албанчи, пятки его обжигает гнев и тоска. Лицо его бледнее снежной вершины горы, а волосы развеваются, как пламя большого пожара, разожженного степным ветром.

Все быстрее бежит Албанчи… А когда глаза его заглянули за поспешно откинутый полог белоснежной юрты, замер богатырь и услышал, как громко бьется его бесстрашное сердце. Горе сковало могучие руки, скорбь тяжелой цепью приковала ноги к земле.

На мягкой кошме лежала бездыханная Килин-Арыг. Килин-Арыг, которую увез Албанчи на белогривом Ах-Пёри, Килин-Арыг — источник его силы, радости и счастья…

Сколько ласковых слов было сказано ими друг другу!.. Кто утешит тебя, богатырь? Сколько дней и ночей не смыкала глаз Килин-Арыг, ожидая тебя из дальних походов!. Кто теперь будет ждать тебя у погасшего очага, храбрец Албанчи? Мрак и холод стали хозяевами в твоей юрте…

Тяжело переступая ногами, Албанчи медленно подошел к кошме, на которой лежало тело его любимой жены. Осторожно, боясь потревожить покой прекрасноликой красавицы, он приподнял подушку и увидел, что вместо волшебного посошка лежит высохший стебель болотной травы, а вместо чудесного шарика — войлочный мяч.

— Кто убийца и вор?! — вскричал могучий алып. — Отзовись, коль не трус! А если и не подашь голос, я найду тебя даже в холодных ущельях подземного мира! Ты не уйдешь от меня, презренный душегуб и грабитель!..

Но никто не ответил разгневанному Албанчи. Лишь бледная лента лунного света, извиваясь как змея, уползла под полог белоснежной юрты.

Словно вырванная бурей вековая сосна, упал гордый богатырь на расшитый ковер. Ноги его подкосила скорбь, сердце его сковала тоска.

Но не таков был смельчак Албанчи, чтобы, дав волю слезам, скулит! как затравленный пес. Быстро вскочил он на ноги, взял в руку разящий меч, в другую — меткий лук и выбежал из родной юрты.

На черном безоблачном небе сверкали узоры звезд. Повернув лицо в сторону холодного диска луны, Албанчи крикнул во весь свой богатырский голос так, что закачались деревья всех ста пород и вздрогнули вершины далеких гор:

— Слушайте меня, люди! Ненависть, словно горный поток, вырвалась из моего раненого сердца! Я потерял любимую жену Килин-Арыг, и злой недруг ликует, думая, что лишил меня воли и силы! Глупец! Я теперь сильнее в тысячу раз! И сила моя — в вас, люди! Коварной змеей вползла лихая беда в наши жилища, чтобы смертельно ужалить в спину… Но разве человек, заслуживший право называться могучим алыпом, показывает спину врагу? Разве глаза у нас растут на затылке? Нет, спина богатыря всегда в безопасности, если рядом обнажил свой меч верный и надежный друг! Слышите ли вы меня, люди с глазами, как звезды, и душой чистой, словно горный родник! Пусть стенания всего народа никогда не услышат уши мои, пусть страдания всего народа никогда не увидят оба глаза мои!

Так говорил Албанчи, лицо обратив к луне, и мощный голос его, долетая до самого дна неба, гулким эхом скатывался обратно на землю.

Остановили бег своих волн полноводные реки, брюхом прижался к зеленой траве вольный скиталец-ветер, распрямили скалистые хребты неприступные горы, белизной снежных шапок приветствуя славного богатыря.

— Я слышу тебя, друг Албанчи! — закричал Тюн-Хара.

— Я никогда не покину тебя, Албанчи! — откликнулся из своей юрты верный Алтын-Теек.

Внезапно мощный гул пронесся над затихшей землей. Покачнулись островерхие горы, изменили русла свои вечно бурлящие реки, тревожно зашелестела листва, и когтистый орел, взмывший к самому небу, пытался зорким оком заглянуть за горизонт, чтобы известить всю живность тайги о грядущей опасности.

И вот из далекой заоблачной дали раздался оглушительный голос, расколовший надвое дно небес и превративший в мелкие клочки нависшие над землей черные тучи.

— Эй ты, хвастливый болтун Албанчи! — неистово орал кто-то огромный со дна звездного неба, и слова его падали на землю, как огромные скалы, сметенные гигантской лавиной. — Твой язык, подобно хвосту годовалого жеребенка, болтается из стороны в сторону. Кто откликнется на твой жалобный вой? Кто придет тебе на помощь, когда ты, лишившись своего волшебного сокровища, стал подобен жалкой лягушке, одиноко квакающей в заброшенном болоте. Выходи, гнусный трус, я готов сразиться с тобой!..

Черные клочья туч поползли прочь, открывая багровый диск луны.

Албанчи еще крепче стиснул рукоять смертоносного меча.

На вершине крутой горы появился Хулатай верхом на могучем Хара-Хулате. Богатырский скакун нетерпеливо переступал с ноги на ногу, не понимая, что хочет от него лишившийся разума хозяин, в безумстве своем готовый поднять руку на собственное дитя.

А сам Хулатай озирался по сторонам, узнавая и не узнавая родные места, видя и не видя родного ему по крови юного алыпа, понимая и не понимая, что нарушил он закон предков, угрожая смертью своему сыну.

А рядом на боевом коне сидел сын ненавистной людям Чил-Хара — огромный великан Пилен-Тара.

Он был так высок, что по сравнению с ним и самая островерхая гора казалась крохотным холмиком; его голос был так оглушителен, что грохот горной лавины был еле слышен, когда он открывал свою глубиною с ущелье глотку. Своими ручищами Пилен-Тара мог достать до луны, а ногами — до самого дна морской пучины.

По левую сторону от кровавоглазого великана на трехногой пегой кобыле раскачивалась из стороны в сторону болотная нечисть страшнее ночного страха, преследующего в безлюдной степи одинокого путника. Один бок ее был белее белоснежной шапки островерхого тасхыла, другой бок был чернее непроглядной тьмы. На правой руке у нее были когти барса, на левой — желтые старушечьи ногти; один глаз видел все, что происходит спереди, другой — все, что творится сзади; справа на голове волосы были прямые, как конский хвост, слева — косы, извивающиеся словно ядовитые, готовые ужалить змеи.

Это была дочь болотной нечисти Юзут-Арыг — Очы-Сарыг.