Станислав Брейэр - Как надо любить маму

Я пошёл дальше вдоль заборов. «Нет, он не глупый, — думаю про петуха. — Он удивительный и прекрасный, хотя на вид невзрачен. Он заботится не о себе, а о курах, за которых чувствует свою ответственность».

Я человек городской, в станице бываю редко и такого ещё не видел. Я шёл и улыбался. «Интересно, петухи все такие?»

Тут за забором увидел другую семейку: петух разноцветно-радужный, такой красивый, а с ним две невзрачные курочки.

«Ну-ка, проверю…» — я кинул за забор кусочек хлеба.

Все трое бросились к хлебу, а радужный петух скорее всех. Своих кур растолкал и хлеб быстро съел.

И тогда я подумал: «Видно, и петухи бывают разными».

Была дождливая погода. Я шёл домой, обходя грустные серые лужи. День кончался, и я уже не ждал от него ничего хорошего.

И вдруг мне навстречу с тоненьким лаем, брызгами от луж и сияющими глазами подбежал незнакомый щенок в чёрных кудряшках. Подпрыгивает, визжит — хочет, чтобы я его погладил.

Я присел, а он мне лицо умыл добрым-добрым языком.

Тут прибежал мальчишка, кричит щенку, чтоб не пачкал мне одежду грязными лапами. А я щенка взял на руки и обнял, как родного. И смеяться хотелось от счастья.

«Почему он меня полюбил с первого взгляда?»

А он не только меня полюбил. Вон усталая женщина идёт с работы. Щенок соскочил с моих рук, прибежал к ней по лужам с радостным лаем. Женщина присела на корточки, улыбнулась и погладила маленькую собачку в чёрных кудряшках. Погладила — и будто усталость вся куда подевалась! Бодро пошла к подъезду, а с балкона ей дети машут руками.

Шёл старик, весь серый-серый. Серый плащ, серые брюки, и лицо серое, недовольное.

Подбежал к нему щенок, стал на него прыгать с лаем да плащ ему испачкал.

— Пошла прочь! — закричал старик. — Чья собака? Я её сейчас камнем!

Мальчик хотел щенка взять на руки и унести от беды подальше, а щенок бегает вокруг, весело лает на старика. Тут старик поднял камень…

— Что вы делаете! — закричал мальчик. — Посмотрите, он вас любит!

— Любит? — удивился серый старик и опустил руку с камнем. — За что ему меня любить? Я его вообще впервые вижу…

Но что-то пробудилось в этом человеке. И он нагнулся к щенку. А тот дотянулся до его лица розовым языком и лизал до тех пор, пока всю серость с лица не слизал. А под серостью, оказывается, у старика прятались румянец и светлая улыбка до ушей.

— Ах, ты маленький, — нежно сказал румяный старик. — На-ка вот тебе печеньице…

И я подумал, видя это чудо преображения: «У щенка в маленьком сердечке так много радости и любви, что они в нём не помещаются. Вот он и бежит к каждому, кого увидит, чтобы только порадовать его, а больше щенку ничего и не надо…»

Жил-был Петенька, и стал он играть в мяч, не выходя из квартиры на седьмом этаже. Но мяч прыгал по полу вяло и невесело.

Вот наконец мяч перестал прыгать и вдруг сказал человеческим голосом:

— Знаешь, Петенька, я хоть предмет неодушевлённый, но что-то мне жаль ту бабушку этажом ниже, которой от нашего шума совсем плохо…

Жила-была тропинка, по которой люди ходили к колодцу за водой. Но вот колодец высох. Тогда неподалёку вырыли другой колодец, и к нему проложили новую тропинку.

— Ух, — говорит первая тропинка. — Натерпелась-то я, бедная, сколько меня топтали ногами, все бока болят. Теперь-то отдохну, поживу всласть. А ты, новая тропинка, потерпи, может, и тебя оставят в покое.

Шли дни, день за днём — и заросла первая тропинка травой, исчезла навсегда.

А по другой тропе люди ходят за водой, и она рада, что им нужна, и ей исчезнуть не хочется.

Однажды от меня ушла моя молитва. Стою перед иконой, а молиться не могу.

Спросил я у отца:

— Не видел ли ты, куда она ушла?

— Нет, — ответил отец. — Может, мать видала.

— Мама! Не встречала моей молитвы?

— Не встречала. А может, твой младший братишка знает?

— Братишка! Где моя молитва? Признавайся!

— Я не видел, а наш котёнок мог видеть: он такой маленький и юркий, что даже в щель в полу пролазит.

— Эй, котёнок!..

— В доме не видел, в подполье не встречал. Может, синичка на дереве видела? — отвечает котёнок.

— Она не скажет… — говорю. — Я в неё камешком бросался.

— Так прощения попроси! — сказали хором родители, братишка и котёнок.

И я сказал, подойдя к дереву, краснея от стыда:

— Я больше не буду никогда в жизни ни в тебя, ни в воробьёв и ни в кого ничего бросать (разве что только если враг будет обижать слабых, тогда в него брошу)! Скажи, где моя молитва? Мне без неё плохо жить.

И простила меня синичка. А как простила — вернулась ко мне молитва, вошла в моё сердце, и в нём стало светло.

Мастер по литейному делу придумал в расплавленную медь добавлять цветочный порошок, от которого аромат. Мастер вылил новенький колокол и принёс настоятелю храма.

— Вот, — с поклоном сказал он священнику. — От меня Богу подарок.

Батюшка повесил колокол на колокольне и зазвонил. И вместе со звоном полетел по свету цветочный запах. Люди даже в далёких странах услыхали звон и удивились его аромату.

И даже в дымных от заводов и машин городах, куда прилетел звон, люди улыбнулись и сказали:

— Чувствуете? Цветами запахло, как будто мы в прекрасном саду!..

Однажды в детстве я был с родителями в Геленджике. Там на морском берегу продавали большущими кусками на палочке сахарную тёплую вату, и мама купила нам по пышному куску.

Я от своей ваты только начал откусывать, как прилетела оса и хотела попробовать мою сахарную вату.

Я ударил по осе рукой, она звучно шлепнулась на асфальт, а я её растёр сандалией по асфальту.

— Зачем ты? — сказала мама и в самые глаза посмотрела мне. — Она ведь не может себе купить и хотела только крохотный кусочек от твоего большущего.

…С того дня прошли десятки лет. А я иногда всё вспоминаю ту бедную осу, и мне так стыдно и так её жалко, что у меня рука не поднимается даже на комара, только, если возможно, его осторожно поймаю и выпущу в окно.