Автор Неизвестен - Про Ивана Хвата, русского солдата

Все до единого крестьяне, да и многие из бар, тоже тут ударились в умору, и такого оглашенного гоготу доселе там не бывало. Ну а Ваньке только того было и надо.

— Ну, а коли это неправда, ваше скобородие, — тоже он орёт, — то пожалуйте мне положенную награду! Выиграл, значит, я!

А барину и деться некуда. Коли признаешь солдатову брехню правдой истинной — тогда по батюшкиному наказу проходимцу этому плати; не признаешь — награждай его по собственной прихоти. В руки Жорж себя кое-как взял, тоже натянуто весьма посмеялся да и отваливает Ивану Хвату обещанную награду.

И возвертаются Ваня с Павлом домой гоголя́ми. Пятьсот рублей Иван хозяйке отдал, а целковый себе забрал за труды свои праведные. А тут вскорости и Никашка-староста к ним заявляется. Прознал он, видно, про Иванову-то удачу… Мужик он был здоровый, рыхлый и жирный, губы у него были слюнявые, а глазки такие мутные, будто бы кто в них наплевал. Ох, его и перекорёжило, когда баба деньги ему долговые отдавала! Люто он на солдата бравого глянул да и убрался не солоно хлебавши вон. А в доме после его ухода радость настала неуёмная. Все чада и домочадцы Ивану нашему спасибочки говорят и в ножки ему норовят поклоняться, но он такого подобострастия к своей особе не дозволяет…

Откушал он тама, чем бог послал, а потом мысля́ шальная в ум его и торкнула: а не пойти ли мне, думает, в кабачок, не отгулять ли тама призовой целковый? Направил он свои стопы в место это магнитное, да и принимается там кутить. И то ли вино ему крепкое попалося, то ли просто так само, а только вырубился он с перепою в умат. Брякнул он на руки буйну свою голову и беспробудно за столом заснул…

И вот много ли времени проходит али мало, а только наконец просыпается Иван. И чует вдруг с великим удивлением, что обретается он почему-то в темноте да в тесноте. Ко всему же этому вдобавок ещё и руки-ноги у него были связаны туго. И смекнул солдатик опутанный с ужасом, что куда-то его вроде как несут.

— Эй, вы там, — вскричал он обеспокоенным голосом, — кто вы такие и куда меня несёте?

А в ответ получил он сразу сапожищем по заду, и кто-то над ним рассмеялся злорадно.

— Молись богу, солдатская твоя душонка, — прорычал голос как будто знакомый, — сейчас мы тебя в пекло спроворим!

«Э, да это никак Никашкин что ли бас, — догадался Иван, — ну точно же его, гада, кого ж иначе!»

И тут чует он с тревогою явною, что качают его, бросают — и вот уже он вниз куда-то падает. Только плюх — шлёпнулся мешок с солдатом опоенным в холодную воду, да моментально камнем на дно он и пошёл. И опустился мешок этот в омут глубокий. «Утопили меня, сволочи, как котёнка!» — пронеслось молнией в мозгу утопленного. Задержал он дыхание насколько мог и со всех сил в путах крепких задёргался. «Всё, думает, кранты — ни в жисть мне из западни этой не выбраться! Вот до чего водка людей-то доводит, — подумал он горько, — Ну, уж коли выберусь отсюда каким-то чудом, то ни капли больше пить-то не буду. Клянусь! Зарок даю!.»

И тут вспомнил он про кольцо карликово медное, на мизинчик его надетое. Пощупал он палец заполошенно — есть, на месте кольцо! Только что за стишки тама были треклятые, дай же бог памяти? Забыл, куриная голова, как есть запамятовал!. А уж воздух в Ваниной груди кончается, и терпится без дыхания из последней-то моченьки. И тут вдруг вспомнил он наконец эту чушь, будто молния у него в мозгу сверкнула. Проборматывает он про себя скороговоркой вирши те про филина да про ворона, и только успел он их пробалакать, как вдруг — бах! — ни пут крепких, ни мешка тесного как ни бывало. Уже на самом последнем дыхании Ваня из омута гиблого выплывает и подалее к берегу отгребает. Высунул он голову из воды, дышит как можно тише и видит, как на мостовой переправе две фигуры во мраке маячатся. «Не иначе как это Никашка коварный с каким-то ещё гадом, — Ванька дался в догад, — Ишь, твари, наслаждаются, что со мною справились!»

— Всё, кончено, — пробухтел староста злорадно, — Камнем на дно! На корм ракам. Туда ему и дорога, собаке!

Слышно было, как они на телегу садятся и восвояси убираются. А Иван из воды выскочил и от холода аж скундёбился. Ну, зуб же на зуб с перезябу не попадает! Ощупал он себя — ё, думает, моё! — а он же голый почти, в рубахе одной да в кальсонах. Да ещё и босой… Поозирался он окрест, глядь — места вокруг лесистые, незнакомые. Пошёл солдат вперёд, а никакого нигде жилья не видать. Глухомань какая-то, ага. Тогда он исподнее покрепче отжал, на себя его натянул и до самого рассвета бегал там по округе, чтобы не дать дуба.

А только лишь рассвело, как вышел Ваня на большую дорогу. А ещё было рано. Стал он ждать, и часика где-то через два видит — мчится по дороге тройка с бубенцами. А в ней купец едет в повозочке раскрашенной. Правит он сам вожжами и песню во всю дурь горланит. Увидал купчина человека отчаявшегося, коней остановил и спрашивает, хохоча:

— Что, брат, пропился в пух и прах, да?

Глянул на него солдат наш бывалый и будто взглядом в душе его покопался. И душа та была нехороша — жаждала она барыша. Ну, погоди, думает, я тебе устрою, басурман — будешь знать, как над горем людским измываться!

— Да нет, брат, — купцу он отвечает, — я это… в карты подчистую проигрался.

— А чего мокрый такой? — вопрошает купчина.

— Утопиться, понимаешь, с горя решил, — кидает Ваня в ответки, — потерял ведь всё до копейки. А потом думаю: пойду куда глаза глядят, да и наймусь служить какому-либо человеку.

— Хо! — обрадовался купец, — А давай-ка иди ко мне. Только в картишки сначала с тобою сыграем. Выиграешь — шапку тебе отдам; проиграешь — пойдёшь на три года мне служить без оплаты. Ну как, согласен?

— Подходяще! — Ваня тоже в глазах азарт изображает, — На шапку, так на шапку…

А надо сказать, что в картёжном этом греховодье он был из мастеров мастер: этакие штуки умел он руками тасовать, что никакой шулер и рядом с ним не стоял…

Расселися они поудобнее в повозке, картишки быстро раскинули, и Ваня враз у купца шапку-то выиграл. А шапка богатая такая, новая почти, мягкая. Жалко купчине стало шапки. Тогда он рукавицы бисерные за шапку поставил, да и их проиграл моментально. Потом до денег своих добрался, и через какое-то время наш плут уже кошелём тугим обладал. Разгорелися у купца глаза, и вошёл он в азартный раж. А Иван ему то чуток даст отыграться, а то всё больше и больше его обирает…

Просадил не совладавший с игральным бесом купец солдатику нашему ушлому всё своё имущество: сапожки сафьяновые, одёжу богатую, повозку, коня, а потом и коней-то остатних. И остался он на дороге в исподнем одном стоять, как Иван давеча…

Почал купчак на солдата ругаться да его по-всякому стращать. А тот ему: хорош верещать, приятель — не твой, дескать, нонеча фарт! Рассмеялся он громогласно, на облучок уселся и покатил по тракту назад, чтобы с подлюгой Никашкою рассчитаться.