Екатерина Борисова - Счастливый конец

Помешкай Волшебница еще хотя бы несколько минут, она неминуемо встретилась бы с Людоедом и его спутницами. Но этого, к счастью, не случилось.

Они брели, заглядывая за каждый куст, за каждое дерево, нигде не находя Веснушки. Девицы, которым в полночь предстояло танцевать на балу в королевском дворце, беспокоились, как бы не опоздать и не упустить принца. Кроме того, они проголодались и устали. Как видите, у них были все основания, чтобы хныкать.

Веснушки нигде не было. Тем временем стемнело. Поднялся холодный ветер. Тут даже Людоед приуныл, так как боялся за свое здоровье. Однако он старался бодриться и стыдил девиц, которые непрестанно жаловались и ныли.

— Стыдно, девицы! — чихая и кашляя, говорил Людоед. — Мне ведь тоже непривычно карабкаться по оврагам и продираться сквозь колючки! Однако я не ропщу, потому что делаю это для общего блага!

Тут, на счастье, между деревьями замелькал огонек, и обрадованные путники прибавили шагу. Вскоре они очутились возле избушки. Над трубой вился дымок, а за дверью слышались веселые детские голоса и смех.

Девицы запрыгали от радости. Они рассчитывали отдохнуть здесь и перекусить. Поэтому они нетерпеливо забарабанили в дверь.

Она тотчас же открылась, и на пороге появилась жена дровосека.

— Войдите, — приветливо сказала она, вглядываясь в темноту. — Мы рады гостям, особенно сегодня. У нас счастливый день: наши детки вернулись невредимыми из логова Людоеда. — И она посторонилась, чтобы пропустить девиц в хижину.

«Это бред, — подумал Людоед, щупая у себя пульс. — Я болен, я простудился. Все это мне кажется». — Он оттолкнул девиц и переступил порог хижины.

За столом сидели девять мальчиков во главе с дровосеком. Ароматный пар поднимался над миской. В очаге жарко пылали дрова.

Красный отблеск упал на лицо Людоеда.

Узнав его, хозяйка вскрикнула и заслонила собой детей. Дровосек, не растерявшись, ухватил огромное сучковатое полено и стал между Людоедом и своей семьей.

— То есть как это «вернулись»?! — прохрипел Людоед.

Тут жена дровосека выступила вперед и сказала:

— Детей привела Волшебница. Она передала мне их с рук на руки по счету, с приветом от вашей жены.

Людоед схватился за голову.

— От моей жены? — ахнул он. — Как могла она, благоразумнейшая из женщин, отдать ни с того ни с сего девять штук мальчишек, которых сама же откармливала для нашей семьи! Все ясно: она околдована. — Он заскрипел зубами в бессильной ярости. — Я этого так не оставлю! — рявкнул он вне себя, хватая за руки своих спутниц. — За мной! — И он вихрем вылетел из хижины.

— Куда вы нас тащите? — упираясь, захныкали сестры.

— К Волшебнице, объясняться. Она ограбила меня, и я беру вас в свидетели.

— Мы не хотим в свидетели! — запротестовала Золушкина мачеха.

— Не хотим! — подхватили девицы. — Волшебница рассердится и превратит нас во что-нибудь нехорошее.

Но Людоед, не слушая, волок их за собой, и вскоре они достигли жилища Волшебницы.

Большая комната тонула в полумраке. Обставленная богато, несколько старомодно, она выглядела уютной, но запущенной. Мягкая мебель, по-видимому, давно уже не выколачивалась, полы не натирались, безделушки, в изобилии расставленные повсюду, все были с каким-нибудь изъяном. Стеклянные, фарфоровые, деревянные, глиняные овечки, пастухи, собачки, девочки кувыркались, играли на свирелях, прыгали, паслись, собирали цветы, не подозревая о своих увечьях.

Сама Волшебница, утопая в мягком кресле, раскладывала пасьянс на круглом столе при мерцании свечей в медных старинных шандалах. Время от времени Волшебница поглядывала на большой таз, стоявший на треножнике. В тазу кипело варенье.

Надо сказать, что Волшебница в книжке считалась доброй. Когда-то это было действительно так, но годы изменили характер Волшебницы.

Было время, когда она, как и полагалось по ее званию, интересовалась жизнью всех обитателей книжки, вмешивалась в их дела, вступалась за обиженных, поддерживала беззащитных и обездоленных. Редко бывая дома, она являлась внезапно то тут, то там, никогда не расставаясь со своей волшебной палочкой и не стесняясь пускала ее в ход на страх обидчикам и на пользу обиженным.

С годами Волшебница стала все чаще и чаще засиживаться в кресле, тогда как раньше она позволяла себе только изредка вздремнуть в нем полчасика в промежутке между важными делами.

Постепенно Волшебница пристрастилась к картам и часами просиживала, раскладывая пасьянс и прихлебывая чай с вареньем, которого она запасала целые пуды. Дела она забросила, перестала выходить из дому и стала равнодушна ко всему, кроме своей особы. Свой покой она ценила теперь превыше всего. Тот, кто помешал бы ей разложить пасьянс или нарушил ее послеобеденный сон, мог считать себя ее заклятым врагом.

Все эти перемены не замедлили сказаться на внешности Волшебницы. Она располнела, у нее появился двойной подбородок, глаза заплыли жиром и стали маленькими, их окружила сеть мелких морщин, уголки рта опустились, одним словом, разрушение сделало свое дело. Время, по-видимому, не щадит и Волшебниц.

Эти перемены очень огорчали Волшебницу, и поэтому она давно уже никому не показывалась без вуали. Только в те часы, когда ворота были заперты на засов, а дверь — на ключ, Волшебница снимала колпак с вуалью и вешала его на гвоздик.

Так было и сегодня. Наслаждаясь покоем, растолстевшая Волшебница раскладывала пасьянс, прихлебывая чай и время от времени помешивая в тазу с вареньем своей волшебной палочкой. Делала это она, кстати сказать, напрасно. С волшебными предметами надо обращаться бережно и применять их только по назначению, иначе они портятся. Пренебрегая этими правилами, Волшебница варила варенье, напевая песенку:

Раздался страшный грохот. Безделушки попадали на пол. Таз с вареньем подпрыгнул на треножнике. Дверь распахнулась, и на пороге появился Людоед, таща за собой упирающихся мачеху с дочерьми.

— Ага! Застали! — загремел Людоед.

Волшебница вскочила с кресла.