Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч (1958, илл. Ротова)

Старший отвечает:

«Мы ему служим три тысячи пятьсот лет».

Я, признаюсь, думаю, что ослышался. Переспрашиваю:

«Сколько, говорите, лет?»

Он отвечает:

«Сколько я сказал, столько и служим. Три тысячи пятьсот лет».

Остальные трое головами кивают: дескать, правильно старший говорит.

«Батюшки, – думаю, – не хватало мне одного сумасшедшего – ещё четверых подвалило!»

Но я разговор продолжаю, как с нормальными пассажирами. Я говорю:

«Что это за безобразие! Столько лет служите, а хозяин вам даже спецовки простой не справил. Ходите, простите, нагишом!»

Старший отвечает:

«Мы в спецовке не нуждаемся. Мы даже не знаем, что это такое».

Я тогда говорю:

«Странно слышать подобное от человека с таким приличным производственным стажем. Вы, вероятно, не здешние? Вы где постоянно проживаете?»

Тот отвечает:

«Мы сейчас из древней Аравии».

Я говорю:

«Тогда мне всё понятно. Вот седьмое купе. Постучите».

Сразу выходит тот самый старичок, и тут все его сотрудники падают на коленки и протягивают ему свои кушанья и напитки. А я отзываю старичка в сторону и говорю:

«Гражданин пассажир, это ваши сотрудники?»

Старик отвечает:

«Да, мои».

Тогда я ему говорю:

«Они без билетов едут, за это с них полагается штраф. Вы как, согласны уплатить?»

Старик говорит:

«Согласен хоть сейчас. Ты только скажи, что это такое – штраф?»

Я вижу, старичок довольно благоразумный, и шёпотом ему объясняю:

«Тут у вас один служащий ума лишился. Он говорит, что служит у вас три с половиной тысячи лет. Согласитесь, что он сошёл с ума».

Старик отвечает:

«Не могу согласиться, поскольку он не врёт. Да, верно, три тысячи пятьсот лет. Даже немножко больше, поскольку мне, – говорит, – было лет двести – двести тридцать, когда я стал повелевать ими».

Я тогда старику заявляю:

«Перестаньте надо мной смеяться! Это неприлично в вашем возрасте. Платите немедленно штраф, или я их ссажу на ближайшей станции! И вообще вы мне подозрительны, что ездите без багажа в такой дальний путь».

Старик спрашивает:

«Это что такое – багаж?»

Я отвечаю:

«Ну, узлы, чемоданы и так далее».

Старик смеётся:

«Что же ты, – говорит, – о проводник, выдумываешь, что у меня нет багажа? Посмотри на полки!»

Смотрю, а на полках полным-полно багажа. Только что смотрел – ничего не было. И вдруг – на тебе! – масса чемоданов, уйма узлов.

Я тогда говорю:

«Тут, гражданин пассажир, что-то неладно. Платите поскорей штраф, а на следующей остановке я приведу сюда главного кондуктора – пускай разбирается. Я что-то перестаю понимать, в чём дело».

Старик опять смеётся:

«Какой штраф? За кого платить штраф?»

Я тогда стал совсем злой; поворачиваюсь, пальцем показываю на коридор. А там никого нет! Я нарочно весь вагон обегал, всюду осмотрел. Даже след моих «зайцев» простыл.

Старик говорит:

«Иди, о проводник, к себе в купе!»

Я и ушёл.

– Теперь ты понимаешь, Кузьма Егорыч, почему я тебя разбудил? Не веришь? Хочешь, я тебе дыхну, чтобы ты понял, что я совершенно трезвый? Нет, уж я обязательно… Что? Пахнет вином? Да ну тебя, Кузьма Егорыч! Чтобы я когда-нибудь в пути себе такое позволил! Я и рюмочки со вчерашнего дня не выкушал! Что говоришь: рюмочки не выкушал, а стаканчика два выпил? Ай-яй-яй, Кузьма Егорыч! Ха-ха-ха! Ух, уморил! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Знаешь что, Кузьма Егорыч? Давай споём песню. Что? Пассажиров разбудим? А мы тихо.

Ладно, ладно, лягу спать. Я, брат Кузьма Егорыч, человек смирный. Лечь спать? Пожалуйста, с удовольствием лягу. Спокойной ночи, Кузьма Егорыч…

За час до прибытия поезда в Одессу проводник пришёл в седьмое купе убирать постели. Хоттабыч его угостил яблоками.

– В Москве, наверно, покупали, в «Гастрономе»? – с уважением сказал проводник и спрятал яблоки в карман для своего сынишки. – Редкая в это время года вещь – яблоки, – продолжал он. – Большое вам спасибо, гражданин!

Было очевидно, что он ничегошеньки не помнил о том, что произошло с ним на перегоне Нара – Малый Ярославец.

Когда он покинул купе, Женя восхищённо крякнул:

– А молодец всё-таки Волька!

– Зачем это слово «всё-таки»? – сказал Хоттабыч. – Оно совершенно излишне. Волька ибн Алёша – явный молодец, и его предложение, вне всяких сомнений, достойно похвал.

Так как читателям нашей повести, возможно, не совсем понятен смысл приведённой только что краткой беседы, спешим разъяснить.

Когда ночью сбитый с толку проводник покинул седьмое купе, Волька обратился к Хоттабычу:

– Можно ли так сделать, чтобы проводник всё забыл?

– Это сущий пустяк для меня, о Волька ибн Алёша.

– Так сделай это и как можно скорее. Он тогда ляжет спать, а утром проснётся и ничего не будет помнить.

– Превосходно, о сокровищница благоразумия! – восхитился Хоттабыч, махнул рукой и сделал так, что проводник вдруг стал пьяным.

Это произошло как раз в тот момент, когда проводник дыхнул в лицо своему сменщику, Кузьме Егорычу.

На прогулочной палубе теплохода «Колхида», совершавшего очередной рейс из Одессы в Батуми, стояли, опершись о перила и неторопливо беседуя, несколько пассажиров. Тихо громыхали где-то глубоко, в самой середине судна, мощные дизели, мечтательно шелестела вода, плескавшаяся о высокие борта теплохода, наверху, высоко-высоко над спардеком, озабоченно попискивала судовая рация.

– Очень обидно, знаете ли, – сказал один из пассажиров, – что исчезли большие парусные суда, эти белокрылые красавцы. С какой радостью я очутился бы сейчас на настоящем парусном судне, на фрегате, что ли… Наслаждаться видом тугих белоснежных парусов, слушать поскрипывание могучих и в то же время изящных и стройных мачт, восхищённо следить за тем, как по приказу шкипера команда молниеносно разбегается по разным мачтам, реям… и как их ещё там называют! Хоть бы раз удалось мне видеть настоящий парусник! Только чтоб был настоящий парусник. А то в нынешние времена даже какой-нибудь «дубок» – и тот, видите ли, заводит себе моторчик, хотя – обращаю ваше внимание! – считается парусным судном.

– Парусно-моторным, – поправил его гражданин в форме торгового моряка.

Наступило молчание. Все, кроме моряка, перешли на левый борт смотреть, как совсем неподалёку плещется и кувыркается в ласковом полуденном море весёлая стайка неутомимых дельфинов. А для нашего моряка дельфины уже много лет не были новостью. Он поудобнее расположился в шезлонге и попробовал перелистывать какой-то журнал. Но вскоре солнце его разморило, он закрыл журнал и стал им обмахиваться вместо веера.

И вдруг что-то так завладело его вниманием, что он перестал обмахиваться журналом, вскочил на ноги и кинулся к перилам. Далеко, почти у самого горизонта, он увидел быстро, очень быстро мчащееся красивое, но страшно старомодное парусное судно. Оно казалось видением из старинной волшебной сказки.