Мари-Катрин д’Онуа - Кабинет фей

Разгневанный ее словами, король нахмурил брови и скорчил страшнейшую гримасу, так что все поняли, как он зол; потом, не говоря ни слова, удалился в свои покои и лег спать. Но сон дочери не шел у него из головы. «Эта маленькая негодница, — говорил он себе, — хочет меня унизить, — за слугу, что ли, своего меня держит! Не удивляюсь я теперь, что она надела платье из белой парчи; нет, вовсе она не думала мне в нем понравиться; послушать ее, так я недостоин, чтобы она обо мне беспокоилась. Ну нет, не бывать этому — я ее коварным замыслам свершиться не дам!»

Он встал в страшном гневе и, хоть еще и не рассвело, послал за гвардейским капитаном.

— Вы слышали, — сказал он ему, — какой сон приснился Чудо-Грёзе; ясно как день, что она злоумышляет против меня. Приказываю вам немедля отвести ее в лес и зарубить. Если обманете — сами умрете страшной смертью. А в доказательство принесите мне ее сердце и язык.

Гвардейский капитан очень удивился, услышав столь бесчеловечный приказ. Ни словом не переча и боясь, как бы король не разозлился еще пуще и не поручил такого дела кому-нибудь другому, он ответил ему, что зарубит принцессу и принесет королю ее сердце и язык, и тотчас отправился в ее опочивальню. Ему не сразу решились открыть, ведь было еще очень рано; однако он сказал Чудо-Грёзе, что ее требует король. Та проворно встала и оделась. Карлица-мавританка по имени Патипата несла шлейф ее платья, а следом скакали неразлучные с нею обезьянка Скребушон и пудель Тантен. Гвардейский капитан велел Чудо-Грёзе спуститься, сказав, что король вышел в сад подышать прохладой; сам же притворился, что ищет его, но нигде не может найти.

— Несомненно, — сказал он, — король решил погулять в лесу.

Он отворил калитку и повел ее в чащу. Уже начинало светать. Принцесса взглянула на провожатого — тот был в слезах и от печали не мог слова вымолвить.

— Что с вами? — спросила она. — Сдается мне, вы чем-то сильно расстроены.

— Ох, сударыня! — воскликнул он. — Да как же мне не грустить-то, ведь ужаснее приказа сроду и не бывало! Король велел мне зарубить вас на этом самом месте и принести ему ваше сердце и язык. Если я не сделаю этого, он меня казнит.

Бедная принцесса испугалась, побледнела и тихо заплакала: казалось, агнца привели на заклание. Но ее прекрасные глаза разглядывали капитана без злости.

— Решитесь ли вы убить меня, — сказала она ему, — меня, никогда не делавшую вам зла и говорившую о вас королю лишь хорошее? Добро бы я заслуживала этого от моего отца — тогда я безропотно снесла бы столь суровую кару. Но увы! Я всегда так почитала и любила его, что сей гнев не может быть справедлив.

— Прекрасная принцесса, — отвечал ей гвардейский капитан, — вам нет нужды опасаться, что я сотворю такое варварское дело; но пусть даже и приму я смерть, коей угрожал мне король, это вас не спасет. Надобно придумать что-нибудь, дабы я мог явиться к нему с уверениями, что вы мертвы.

— Какое же нам найти средство, — сказала Чудо-Грёза, — ведь, не принеси вы ему моих языка и сердца, он вам не поверит?

Тут Патипата (которая все слышала, а про нее-то глубоко опечаленные принцесса с капитаном и вовсе позабыли) смело приблизилась и бросилась в ноги Чудо-Грёзе.

— Сударыня, — вскричала она, — вот моя жизнь, возьмите ее — я же буду счастлива умереть за такую прекрасную госпожу.

— Ах, вот уж ни за что, милая моя Патипата, — ответила принцесса, целуя ее, — и столь трогательное свидетельство дружбы делает твою жизнь для меня столь же дорогой, как и моя собственная.

Тут приблизилась и Скребушон.

— Как мудро вы поступаете, — заговорила она, — любя столь верную рабыню, какова Патипата. Она может оказаться вам полезнее, чем я. Зато я с радостью отдам вам свой язык вместе с сердцем и буду счастлива увековечить мое имя в империи мартышек.

— Ах, моя миленькая Скребушон, — ответила Чудо-Грёза, — что такое говоришь ты: отнять у тебя жизнь — да об этом страшно подумать.

— Не будь я добрый песик, — не выдержал тут и Тантен, — если допущу, чтобы кто-то другой отдал жизнь за мою хозяйку. Это я должен умереть, или пусть не умрет никто.

Тут между Патипатой, Скребушон и Тантеном разгорелся ожесточенный спор, даже и до брани дошло. Наконец Скребушон, которая была попроворнее других, вскарабкалась на верхушку дерева, бросилась вниз и насмерть убилась. Жаль было принцессе свою верную обезьянку, — но, раз уж она все равно умерла, согласилась Чудо-Грёза, чтобы гвардейский капитан вырезал у нее язык; однако язычок был так мал, не больше кулачка, что они с великим прискорбием поняли: этим короля не обмануть.

— Увы! Милая моя обезьянка! Напрасно ты погибла, — сказала принцесса, — не сохранить мою жизнь ценой твоей смерти.

— Зато мне достанется эта честь! — перебила тут мавританка; тотчас она схватила нож, которым вырезали язык Скребушон, и вонзила его себе в грудь. Гвардейский капитан хотел было взять ее язык, но он был такой черный, что король сразу догадался бы обо всем.

— Ну разве же я не бездольна? — сказала принцесса, плача. — Теряю все, что люблю, а от горькой судьбы спасения все нет.

— Ах, не сделали вы по-моему, — промолвил тут Тантен, — а ведь тогда вам пришлось бы сожалеть только обо мне, а мне выпала бы честь быть единственным предметом сожаления.

Чудо-Грёза, рыдая, поцеловала песика. С горькими слезами убежала она в густую чащу, а когда вернулась, ее провожатого там не было — вокруг лежали только трупы мавританки, обезьянки и собачки. Прежде чем уйти, она схоронила их в яме, которую случайно нашла под деревом, а на коре написала такие слова:

Пора было наконец подумать и о том, как спастись самой. Находиться в этом лесу, так близко к замку ее отца, где первый встречный мог заметить и узнать ее, а львы или волки — запросто съесть как цыпленка, было совсем небезопасно, и она пустилась в путь куда глаза глядят. Лес был такой огромный, а солнце так пекло, что она умирала от жары, страха и усталости и непрестанно озиралась по сторонам, но чаще не было конца. Она то и дело вздрагивала, ибо ей казалось, что за нею гонится король, чтобы убить ее. Так она горевала и сетовала, что и рассказать нельзя.

Брела она и брела, сама не зная куда, а колючки рвали ее красивое платье и царапали белую кожу. Наконец она услышала, как блеет барашек.

— Здесь конечно же ходят пастухи со своими стадами. Они могут отвести меня в какую-нибудь хижину, где я смогу скрыться, одевшись крестьянкой. Увы, — продолжала она, — отнюдь не всегда счастливы властители и принцы. Кто бы во всем королевстве поверил, что я беглянка и мой родной отец, без всякой причины, желает моей смерти, а мне приходится переодеваться, чтобы ее избежать?!