Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч (сокращённая редакция)

— Я не знаю, кто такой этот МКХ,- произнёс Хоттабыч с горечью в голосе,- и вполне допускаю, что он достойный человек. Но разве МКХ освободил меня из страшного заточения в бутылке? Нет, это сделал не МКХ, а ты, прекраснейший отрок, и именно тебе или никому будут принадлежать эти дворцы.

— Но пойми же…

— И не хочу понимать. Или тебе, или никому. Значит, ты никак не согласен, о кристалл моей души?

— Конечно, нет. Зачем они мне дались — эти дворцы? Что я — учреждение какое-нибудь или детский сад?

— Иэхх! — горестно воскликнул тогда Хоттабыч и махнул руками.

В то же мгновение дворцы расплылись в своих очертаниях, заколыхались и растаяли в воздухе, как туман, развеянный ветром. С воплями взвились вверх и исчезли великаны.

Пять дней Хоттабыч обижался на Вольку и отсиживался в аквариуме. На шестой день, с удовлетворением убедившись, что мальчик тяжело переживает их размолвку, старик вылез наконец из воды.

— Пойдём погуляем, что ли, о кристалл моей души,- сказал он таким тоном, как будто между ними ничего не произошло.

— Только при одном условии,- твёрдо заявил Волька,- при условии, что ты не будешь больше шарахаться от каждого автобуса, как деревенская лошадь. Хотя я напрасно обидел деревенских лошадей: они уже давно перестали бояться машин. Да и тебе, пожалуй, пора привыкнуть, что это не джирджисы какие-нибудь, а двигатели внутреннего сгорания.

— Слушаю и повинуюсь, о Волька ибн Алёша,- покорно отвечал старик.

— В таком случае, повторяй за мной: я больше не буду бояться…

— Я больше не буду бояться…- повторил с готовностью Хоттабыч.

— …автобусов, троллейбусов, грузовиков, трамваев, самолётов…

— …автобусов, троллейбусов, грузовиков, трамваев, самолётов…

— …автомашин, прожекторов, экскаваторов, пишущих машинок…

— …автомашин, прожекторов, экскаваторов, пишущих машинок…

— …телефонов, патефонов, радиорупоров, пылесосов…

— …телефонов, патефонов, радиорупоров, пылесосов…

— …электрических выключателей, примусов, дирижаблей, вентиляторов и резиновых игрушек «уйди-уйди».

— …электрических выключателей, примусов, дирижаблей, вентиляторов и резиновых игрушек «уйди-уйди».

— Ну вот, как будто и всё,- сказал Волька.

— Ну вот, как будто и всё,- машинально повторил вслед за ним Хоттабыч, и оба рассмеялись.

Чтобы закалить стариковы нервы, они раз двадцать пересекли пешком самые оживлённые городские перекрёстки, проехали на трамвае много остановок и наконец, утомлённые, но довольные, залезли в автобус.

Автобус довёз их почти до самого дома. Вскоре они уже были в Волькиной комнате.

— Знаешь что, о достойнейший из учащихся неполной средней школы,- начал Хоттабыч сразу, как только они закрыли за собой дверь,- ты должен был бы, на мой взгляд, быть холоднее и сдержаннее в обращении с юными обитателями твоего двора. Ну какая они ровня тебе — богатейшему из богачей.

— Ну вот ещё! — возразил ему Волька.- Насчёт моего богатства ты жестоко ошибаешься.

— Нет, это ты ошибаешься, о опахало моей души! — торжествующе вскричал тогда Хоттабыч и подвёл Вольку к окну.- Смотри и убеждайся в правоте моих слов!

Перед глазами Вольки предстала удивительная картина.

Во дворе было полным-полно тяжело нагруженных слонов, верблюдов и ослов. Крики чернокожих погонщиков, одетых в белоснежные бурнусы, сливались с трубными звуками, которые издавали слоны, с воплями верблюдов, рёвом ослов, топотом сотен копыт, мелодичным позвякиванием колокольчиков и бубенцов.

Коротенький, до черноты загорелый человечек в богатой шёлковой одежде слез со своего слона, вышел на середину двора, троекратно ударил палочкой о не остывший ещё от полуденного зноя асфальт, и из мостовой забил мощный фонтан.

— Смотри же, о Волька! — воскликнул Хоттабыч. Всё это — твоё! Всё. И слоны, и верблюды, и ослы, и всё золото и драгоценности, груженные на них, и люди, состоящие при этих грузах и животных. Всё это твоё.

Первой мыслью было упасть на колени перед Хоттабычем и умолять его убрать эти ценные дары, пока ещё никто их не заметил.

Одним словом, нужно было выиграть время для размышлений и выработки оперативного плана.

— Знаешь что, Хоттабыч,- сказал он, стараясь говорить как можно непринуждённей,- а не покататься ли нам на верблюде, пока рабы управятся с караваном?

— С радостью и удовольствием,- доверчиво отвечал старик.

Через минуту двугорбый корабль пустыни, величественно покачиваясь и надменно оглядываясь по сторонам, вышел на улицу, неся на своей спине взволнованного Вольку и Хоттабыча, который чувствовал себя как дома и томно обмахивался шляпой.

— Верблюд! Верблюд! — обрадовались ребятишки, выскочившие на улицу одновременно и в таком количестве, как будто у них было принято ожидать в это время появления верблюдов. Они тесным кольцом окружили невозмутимое животное, возвышавшееся над ними, как двухэтажный троллейбус над тележками с газированной водой. Какой-то мальчишка, имевший бесспорные задатки будущего поэта, скакал на одной ноге и восторженно вопил:

Едут люди На верблюде… Едут люди На верблюде…

Верблюд подошёл к перекрёстку как раз тогда, когда на светофоре загорелся красный свет. Он хладнокровно переступил жирную белую черту на мостовой, хотя около неё было большими буквами написано: «Стоп!» Напрасно Волька старался удержать животное. Корабль пустыни, спокойно перебирая ногами, продолжал свой путь прямо навстречу милиционеру, который приготовился к достойной встрече и уже вытащил из сумки квитанционную книжку для взимания штрафа.

— Попрошу поближе к тротуару,- спокойно сказал милиционер и приложил руку к козырьку своего белого шлема.

Вольке с трудом удалось заставить верблюда подчиниться этому распоряжению.

До слуха сразу поскучневшего Вольки доносились отдельные малоутешительные реплики:

— Чего смотреть! В отделение — и весь разговор.

— И откуда только люди сейчас верблюдов достают, уму непостижимо!

— Эта животная краденая.

— Ничего, в отделении разберутся.

Волька, почувствовав, что он влип в неприятную историю, свесился с верблюда и принялся неловко извиняться перед милиционером:

— Товарищ милиционер, я больше не буду, отпустите нас, пожалуйста. Нам верблюда кормить пора. Ведь в первый же раз…

В это время Волька вдруг почувствовал, что Хоттабыч дёрнул его за рукав.

— О юный мой повелитель,- сказал он, и это были первые его слова за всё время этого прискорбного инцидента.- О юный мой повелитель, мне грустно видеть унижения, на которые ты идёшь. Все эти люди недостойны целовать твои пятки. Дай же им понять пропасть, отделяющую их от тебя.