Жаклин Уилсон - Четверо детей и чудище

У Робби письмо вышло куда короче, но в целом в том же духе.

Дорогие папа и Элис!

Простите меня, пожалуйста. Я больше никогда не буду уходить. Мне очень-очень сильно стыдно.

С любовью,

Шлёпа ограничилась еще более кратким вариантом. В ее письме было только одно слово: «Извините». Зато она написала его раз сто, разным почерком и всеми возможными цветами, так что получилось — хоть и неприятно это признавать — убедительнее, чем у нас.

— Видали? Суть ясна, и не обязательно так гнусно подхалимничать, — сказала она. — Это твое второе имя, Розалинда. Гнусная Подхалимка.

— Вот и нет, — обиделась я.

— Гнусная Подхалимка, — повторила Шлёпа дурацким манерным голосом и стала этак по-злому меня передразнивать, неприятно вывалив язык.

— Перестань! Чего ты такую рожу скорчила? Вовсе не такое у меня лицо, — возмутилась я. — И язык изо рта не торчит.

— А вот и торчит. Оттого что ты все время подлизываешься к моей маме и к своему папаше, хотя любишь их не больше моего. Ты трусиха и больнушка.

— Неправда! — воскликнула я, хотя сердце у меня так и колотилось.

— Твой план отстойный, ничего у тебя не выйдет, — продолжала Шлёпа. — Они тебя только презирать станут. Какая же ты задавака, ботанка и зануда! Ничего удивительного, что папаша от вас ушел. Ты его достала, и твой тупой братец тоже. Вот мой папа меня не бросал.

— Не смей так о моем папе! — крикнула я.

Какая же она язва, просто невероятно. А я-то прошлой ночью из кожи вон лезла, чтобы ее утешить. Все, что она сказала, неправда. Так ведь? Шлёпа просто бесится от скуки и оттого, что ее любимый папочка ей не звонит и не пишет, но так или иначе, ее слова засели у меня в голове. Они корчились там, вселяя в меня страх и панику.

Чтобы отвлечься, я снова взялась за «Пятерых детей и чудище». Надо перечитать про то, как Сирилу, Антее, Роберту и Джейн удалось совладать с псаммиадом. Сосредоточиться было трудно: Шлёпа сочинила песню про Гнусную Подхалимку и вертелась вокруг меня, высунув язык и согнувшись в три погибели.

Когда позвали обедать, мы отдали папе и Элис свои письма.

— Думаете, меня так легко обдурить? — сердито сказал папа — а потом взял и крепко нас обнял.

На этот раз он и Шлёпу не забыл. Даже распричитался: мол, какое у нее высокохудожественное письмо. Шлёпа самодовольно ухмылялась, хотелось ее стукнуть.

После обеда нам разрешили остаться внизу, правда, ноутбук Шлёпе так и не вернули.

— А мне по барабану, — сказала она Элис, взяла мои цветные карандаши — без спросу — и стала рисовать для Моди картинки.

— Нарисуй бизьянку! — попросила Моди.

И Шлёпа, к восторгу младшей сестренки, довольно похоже изобразила псаммиада.

— Не очень удачно получилось. Слишком толстая, и из головы какие-то штуки торчат, — сказала Элис.

— А твоего мнения никто не спрашивал, — окрысилась Шлёпа и стала чиркать свой рисунок коричневым карандашом, пока грифель не сломался.

— Шлёпа! Это мой карандаш, — сказала я.

Она состроила мне рожу, а когда Элис отвернулась, взяла и сломала еще и зеленый с синим.

— Вот ты свинюга! Отдай. Я тебе не разрешала их брать, — я выхватила у нее коробку с карандашами.

— Эй, потише, — сказал папа, входя в комнату. — Розалинда, что с тобой? Не хочешь карандашами делиться?

— Не хочу, это мои карандаши, — уперлась я, понимая, что со стороны выгляжу как капризная трехлетка. — Она их все переломала, сам посмотри. — А теперь я еще и ябеда, совсем плохо.

— Не нужны мне твои дурацкие карандаши, — сказала Шлёпа. — Пошли, Моди, поиграем в твоих мишек. У них будет пластилиновый пикник. Нам все равно рисовать надоело, правда?

Шлёпа устроила для Моди затейливый медвежий пикник. Робби — вот предатель! — помогал лепить пластилиновую еду. Я заточила все карандаши, чтобы были острые-преострые, и раскрасила пару картинок в «Пяти детях».

Работала я очень медленно и аккуратно, даже растушевывала как полагается. Для шерстки псаммиада подобрала идеальный оттенок коричневого, а маленькие стебельки раскрасила бледно-розовым. Сирила и Роберта одела в твид, а у Антеи и Джейн на передниках нарисовала узоры. Мне больше всего нравилась Антея, потому что она самая старшая и голова у нее варит. Хотела бы я с ней подружиться. Жалко, что она ненастоящая.

После ужина плюшевые медведи распоясались. Сначала, со Шлёпиной подачи, непослушные звери стали рычать на Моди, а потом — швыряться пластилиновыми корзиночками с джемом.

— Уймись, Шлёпа! Ты весь ковер пластилином заляпала! — рассердилась Элис. — И не надо Моди тормошить на ночь глядя.

Моди визжала от смеха, но чересчур уж пронзительно, на грани крика.

— Тихо, успокойся, малышка Моди. — Папа присел рядом с ней на корточки. — По-моему, мы все на взводе, потому что целый день дома сидим. Может, прогуляемся перед сном? Давайте сходим в парк, уток покормим.

— Нет! Нет, в Шоцки лес, кормить бизьянку, — потребовала Моди.

— К этому треклятому лесу мы больше близко не подойдем, — непреклонно заявила Элис. — Вы так безответственно себя повели вчера, я вас в лес не пущу.

Моди посмотрела на нее изумленно — и разразилась слезами.

— Нет-нет, Моди, ты себя хорошо вела, — Элис подхватила ее на руки.

Моди зарыдала еще громче и забилась в истерике.

— Ну что ты, Моди, не плачь, солнышко. Иди к папульке на ручки. Вот так!

Моди выгнула спину, завопила во весь голос и стала брыкаться.

— Она сама не своя. Переутомилась. Все эта глупая шумная игра виновата. Давай я ее спать уложу, — сказала Элис.

— Не хочу спать, не хочу — хочу в лес гулять! — заголосила Моди.

— Слыхали? Может, надо сделать как она просит? Она так раскочегарилась, теперь в жизни не уснет, — выпалила Шлёпа. — Хочешь пойти в Оксшоттский лес, а, Моди?

— Да! — Моди тут же успокоилась.

— Ну вот! — обрадовалась Шлёпа.

— Да, но потакать ей мы не будем. Еще подумает, что криком всегда можно добиться своего. Хватит нам на семью и одной избалованной девчонки, — Элис была тверда.

— Ну пжалуста, пап-пап, — Моди прижалась к отцу. — Гулять в лес.

— Ладно, пойдем в лес — только туда и сразу назад, и чур не разбредаться. А вы, ребята, дайте слово, что никуда не сбежите. — Папа все-таки не устоял перед ее мольбами.

— Молодчина, Моди! — сказала Шлёпа, когда мы вышли из дома. — Как раз есть время до заката на еще одно желание. Чур я буду желать.

— Так ты же вчера желала. Сегодня моя очередь, — напомнила я.

— Кто сказал, что надо по очереди? И вообще, вчерашнее желание для всех было. Мы же все стали богатыми и знаменитыми, а? А сейчас я хочу желание только для себя. Пожелаю, чтобы папа прислал мне супердлинную эсэмэску, сохраню ее, и она даже после заката в телефоне останется.