Джеймс Крюс - Маяк на Омаровых рифах

— Разрешите, — сказала она, — я быстренько сбегаю за прибором!

Она прошмыгнула по комнате, юркнула в щелочку между двумя половицами и вскоре вернулась. В лапках она держала малюсенький ножик из чистого серебра и такую же вилочку. На грудке у нее красовалась розовая салфетка. Мышь чинно уселась на задние лапки. Тетушка Юлия постелила на пол лоскуток клеенки, и мышь с изяществом и опрятностью благовоспитанной особы принялась за еду. Окончив трапезу, она утерла салфеткой острую мордочку и усы, спросила блюдце с водой, чтобы вымыть лапки, и вскарабкалась на диванчик к старушке.

— Как вас зовут? — спросила тетушка Юлия.

— Филина, — ответила мышь. — Я внучка прославленной Мыши Терезы.

— Мыши Терезы? — переспросила тетушка. — А кто она?

— Как? Вы не слыхали про Мышь Терезу? — поразилась мышка. — Вот уж не ожидала! Правду у нас говорят, что людская непросвещенность не знает границ.

— Не хотите ли вы рассказать мне что-нибудь о вашей бабушке? — спросила тетушка Юлия.

— Хочу! — воскликнула мышь. — Я расскажу вам самый знаменитый случай за всю историю мышиного рода!

Она уселась на задние лапки и повела рассказ…

Сотня серых мышей — сорок шесть дам, тридцать семь кавалеров и семнадцать подростков — сидели понурив головы в мастерской у старшего столяра Иоганна Стружки. Дело было в воскресенье. В мастерской — ни души.

— Друзья! — воскликнул один кавалер. — Какой толк предаваться унынию? Пойдемте-ка по домам! Не судьба нам, видно, в этом году повеселиться на карнавале!

— Какое горе! — зарыдала одна нарядная дама. И остальные сорок пять повторили за ней:

— Какое горе!

И разразились такими слезами, что у кого угодно сердце в груди разорвется.

Что же стряслось? — спросите вы. Погодите, сейчас узнаете.

Вот уже девять лет мышиный народец города Пискунберга каждый год устраивал карнавал в амбаре старьевщика господина Лоскуткинга. Вот уже девять лет мыши танцевали там в карнавальную ночь до упаду, пили вино, лакомились салом и были счастливы, как никогда. В этом году карнавал должен был состояться в десятый раз. Но, как назло, в этот год старьевщик обзавелся котом по кличке Мурлык, а поселился Мурлык, как на грех, в амбаре, где мыши устраивали по традиции свой карнавал. Вот почему никаким весельем в этом году и не пахло. Вот почему мыши сидели такие печальные и убитые. Молодые пискнули было, что можно и тут, в мастерской Иоганна Стружки, неплохо повеселиться. Но старые возмущенно зашикали.

— Еще чего вздумали! — кричали старые мыши. — Карнавал в другом зале это не карнавал, а насмешка над славными традициями мышиного рода.

— Нет! — вскричал один престарелый, семи лет от роду, господин. — Если нам не дают отпраздновать карнавал у старьевщика, то обойдемся без карнавала!

Мыши грустно кивнули, печально шевельнули хвостами и надолго замолчали.

И вдруг это тягостное молчание нарушил писк. Он донесся из-под рубанка. Все с любопытством повернули головы, и вот уже из-под завалов стружки показалась почтенная серая морда, упитанный бок и наконец толстый хвост. Этой примечательной особой была не кто иная, как знаменитая Мышь Тереза. Вместе с супругом и восемью детишками она обитала на чердаке у старьевщика.

— Наше вам с хвостиком! — весело пропыхтела Тереза. — Как поживаете, крошки? Потрудились на славу? Карнавальная программа готова?

— Какое там! — пропищала в ответ одна бойкая дама. — Плакал наш карнавал! Все отменяется! — Остальные мыши молча закивали.

— Как это — «отменяется»? — гордо подбоченилась Тереза. — Вы что же, Мурлыка, мошенника, испугались?

Все виновато потупились. Но Тереза как ни в чем не бывало вскарабкалась на рубанок, свесила толстые ножки и захихикала:

— Крошки! Какое же вы дурачье! Мы прогоним кота взашей!

— Прогоним?.. — недоверчиво переспросили сорок шесть дам, тридцать семь кавалеров и семнадцать подростков.

— Взашей! — ликующе подтвердила Тереза, помахивая от удовольствия длинным хвостом. — Дамы и господа! Я уже все придумала.

— Она уже все придумала! — возликовали дамы.

— Придумала! — воскликнули кавалеры.

— Приду-у-умала! — прошептали подростки.

Сгорая от любопытства, все юркнули под рубанок, а Тереза в подробностях рассказала, как навсегда изгнать Мурлыка из амбара. Мыши сидели, раскрыв уши и рты, и две сотни черных, блестящих, как бусины, глаз с восторгом взирали наверх, на рубанок, где во всем своем пышном великолепии, гордо скрестив на груди передние лапки, восседала царицей Тереза. План оказался чудесен. Мыши восторженно захлопали, и часу не прошло, как сто пискунбергских мышей уже крались подпольными тайными тропами под амбаром старьевщика господина Лоскуткинга.

В амбаре было довольно пусто. Только вдоль стен стояли два-три мешка со старым тряпьем. А посредине на куче ветоши растянулся и сладко позевывал Мурлык. Он только что вылакал плошку свежего молока и был совершенно доволен собой и всем, что его окружало.

Но увы, недолго ему оставалось блаженствовать. Внезапно откуда-то сверху послышался голос.

— Эй! — пропищали сверху. — Наше вам с хвостиком!

Кот с досадой привстал и скосил глаза наверх. Из дырки в потолке выглядывала Тереза. Кот знал, что мышь с семейством обитает на чердаке, и нередко скандалил с соседкой.

— Как делишки? Надеюсь, у вас все хорошо? — со сладкой улыбкой пропела Тереза.

— Не то слово! — ответил кот. — Хорошо быть котом! — И довольный Мурлык выгнул мохнатую спинку.

— Жаль, что скоро все переменится! — с самым невинным видом вздохнула Тереза. — Молочка-то ты попил с крысиным ядом! В ушах еще не шумит? Все обычно с ушей начинается.

— Нигде у меня ничего не шумит. Ни в животе, ни в ушах! — разгневанно закричал кот. — В здоровом, знаешь ли, теле… В общем, молодцу и крысиный яд не во вред! — И кот с довольной улыбкой снова улегся на кучу тряпья.

— Рано радуешься, дружок! — воскликнула мышь. — Не пройдет и пяти минут, как у тебя в ушах зашумит-запищит. Знай, дорогой, это начало отравления. Это начало конца.

— Вздор! — буркнул кот и устроился поудобнее, намереваясь вздремнуть. Но тут и вправду непонятно откуда послышался писк. Кот привстал, огляделся по сторонам, но никого не увидел. А писк тем временем продолжался. Мурлык замотал головой, заткнул уши лапами и зажмурил глаза. Несомненно, пищит! Вскоре к писку добавился свист. Пищало сверху, пищало снизу, и справа, и слева… Всюду пищало, свистело и свиристело, словно все пискунбергские мыши сбежались в амбар. Но ни одной мыши не было видно.