Джеймс Барри - Сказки английских писателей

С этими словами Король Золотой Реки повернулся и шагнул прямо в печь, туда, где пламя бушевало сильнее всего. Его маленькая фигурка накалилась, потом побелела, стала прозрачной, светящейся и, превратившись в сплошной поток огненного света, поднялась, задрожала и исчезла. Король Золотой Реки пропал.

— Ой! — закричал бедняга Глюк, заглянув в дымоход. — О, боже мой, боже мой! Кружка! Моя кружка!

Не успел Король Золотой Реки удалиться тем необычным способом, о котором было рассказано в предыдущей главе, как в дом шумно ввалились Ганс и Шварц, смертельно пьяные. Обнаружив пропажу золотой кружки, они несколько протрезвели и стали нещадно избивать Глюка. Проведя за этим занятием минут пятнадцать, братья, обессилев, повалились на стулья и стали допытываться у него, что он может сказать в свое оправдание. Глюк рассказал им все как было, но они, естественно, не поверили ни одному его слову и снова принялись избивать его, пока силы окончательно не покинули их: тогда они поплелись спать. Однако упорство, с каким Глюк и утром повторял свой рассказ, заставило их отнестись к его словам с большим доверием, и в результате между братьями разгорелся долгий спор относительно того, кому же из них первому следует испытать свое счастье. Не найдя ответа на столь трудный вопрос, они схватились за мечи и стали драться. На шум сбежались соседи, которые, поняв, что своими силами им дерущихся не разнять, послали за констеблем. Ганс, услышав об этом, ухитрился сбежать и спрятаться, Шварца же отвели к мировому судье и оштрафовали за нарушение спокойствия, а поскольку последние деньги он пропил накануне, его посадили в тюрьму, пока он не расплатится.

Узнав об этом, Ганс чрезвычайно обрадовался и решил отправиться к Золотой Реке немедленно. Трудность состояла в том, как достать воду. Он обратился к служителю, который следил за родником, но тот наотрез отказался дать воду столь отъявленному негодяю. Тогда Ганс изловчился и украл полный сосуд воды, после чего торжествующе вернулся домой.

На следующее утро он встал чуть свет, перелил воду в надежную флягу, положил в мешок две бутылки вина и немного мяса, перебросил его через плечо, взял горный посох и отправился в горы.

По пути из города Гансу пришлось идти мимо тюрьмы, и, скользя взглядом по её окнам, он увидел, как сквозь решетки одного из них с безутешным видом смотрит не кто иной, как Шварц.

— Доброе утро, братец! — крикнул ему Ганс. — Не хочешь ли чего передать Королю Золотой Реки?

Шварц от ярости заскрежетал зубами и стал что было силы трясти оконную решетку, а Ганс лишь рассмеялся в ответ, посоветовав брату устроиться поудобней, ожидая его возвращения, взвалил на плечи мешок, потряс у Шварца перед носом флягой, пока вода в ней не вспенилась, и поспешил дальше в наилучшем расположении духа.

В такое утро любой человек почувствовал бы себя счастливым, даже если бы его и не ожидала впереди Золотая Река. В долине лежал слоистый, влажный туман, над ней возвышались громады гор. Их ближние отроги неясными тенями едва различались в поднимающихся испарениях, но чем выше были горы, тем больше они притягивали света, и вот среди хаоса скал появились яркие красноватые пятна солнца, которое длинными, почти горизонтальными лучами пронизывало частокол сосен. Еще выше громоздились разрозненные массивы зубчатых скал, искромсанных и раздробленных, которые образовывали причудливые фигуры; то тут, то там белела полоска освещенного солнцем снега, зигзагообразной молнией сбегающая вниз по дну ущелья, — а намного дальше и намного выше всего этого, среди синего неба, спали высочайшие пики вечного снега, столь же расплывчатые, как утренняя дымка, но более чистые и неизменные.

Золотая Река, берущая начало в невысоких, свободных от снега скалах, сейчас почти вся лежала в тени. До солнца доставали лишь высоко взлетавшие россыпи водяной пыли, которая неторопливым дымком поднималась над волнующимся потоком и легким облачком уносилась утренним ветром.

К ней, и только к ней, были прикованы взгляд и мысли Ганса; забыв о расстоянии, которое ему предстояло преодолеть, он пустился безрассудно скорым шагом и успел сильно устать, не поднявшись даже на первую гряду низких, покрытых зеленью скал. Одолев эту гряду, он увидел, что между ним и истоком Золотой Реки лежит широкий ледник, о существовании которого он и не подозревал. Это его удивило, поскольку он хорошо знал эти горы. Ганс ступил на ледник с уверенностью бывалого альпиниста, но всё же подумал, что никогда в жизни он еще не ходил по столь необычному и опасному льду. Он был чрезвычайно скользким, и из расселин доносились звуки несущейся воды — не низкие и монотонные, а громкие и все время меняющиеся: то поднимающиеся до нестройных пассажей бурной музыки, то распадающиеся на короткие грустные ноты, похожие на внезапные вскрики человека — крики боли и отчаяния. Лед крошился на тысячи кусочков, которые принимали самые причудливые формы, но Ганс заметил, что ни один из них не похож на обычный осколок льда. Их очертания напоминали искаженные презрением человеческие лица. Мириады предательских теней и мертвенно-бледных огней струились и вились вокруг голубоватых вершин, слепя глаза и мешая идущему, а от плеска и гула невидимых вод притуплялся слух и кружилась голова. С каждым новым шагом эти кошмары только усиливались. Лед крошился, новые пропасти разверзались под ногами, горные пики, казалось, утратили устойчивость, они со всех сторон раскачивались над головой взад-вперед и с грохотом падали посреди тропы. Хотя Ганс уже сталкивался с подобными опасностями в горах, причем погода была много хуже теперешней, гнетущее чувство панического страха он впервые ощутил именно теперь, когда прыгал через последнюю расселину и потом в полном изнеможении лежал на скале.

Гансу пришлось еще на леднике выбросить мешок с едой, который грозил ему опасностью, и теперь, чтобы освежиться, он был вынужден откалывать и сосать кусочки льда. Это утолило жажду, и, когда после часового отдыха его тело вновь обрело силы, Ганс, подгоняемый неистребимой алчностью, продолжил нелегкий путь.

Теперь он шел по самому краю обнаженных красных скал. Вокруг не было ни травинки, чтобы облегчить его шаг, ни какой-нибудь высокой скалы, чтобы в её тени спрятаться от южного солнца. Время перевалило за полдень, прямые лучи солнца били по крутому склону, воздух накалился и оставался недвижим. К усталости, которая снова мучила Ганса, добавилась сильная жажда. Он вновь и вновь смотрел на фляжку с водой, висевшую на поясе. «Ведь надо всего лишь три капли, — подумал он наконец. — По крайней мере, я могу смочить себе губы».