Джеймс Барри - Сказки английских писателей

Едва они удалились, как улыбка, сиявшая на лице отца и повелителя, исчезла, а с ней вместе и вся его королевская важность, и остался лишь человек наедине с самим собою. Обладай я даром Д.-П.-Р. Джеймса [4] Обладай я даром Д. П. Р. Джеймса… — Джордж Пейн Рейнсфорд Джеймс (1790–1860) — английский романист, эпигон Вальтера Скотта. Теккерей отрицательно относился к творчеству этого плодовитого писателя, произведения которого отличались искусственностью интриги, вольным обращением с историей, нагромождением мелодраматических ужасов в духе «черного» романа. Он написал блестящую пародию на романы Джеймса под названием «Синяя борода». , я бы в красках описал душевные терзания Храбуса, его сверкающий взор и раздутые ноздри, а также его халат, носовой платок и туфли. Но поскольку я не обладаю таким талантом, скажу лишь, что Храбус остался наедине с собою. Он схватил одну из многочисленных яичных рюмочек, украшавших королевский стол, кинулся к буфету, вытащил бутылку бренди, налил себе и раз и два, потом поставил на место рюмку, хрипло захохотал и воскликнул:

— Теперь, Храбус, ты опять человек! Увы! — продолжал он (к сожалению, снова прикладываясь к рюмке). — Пока я не стал королем, не тянуло меня к этой отраве. Я не пил ничего, кроме ключевой воды, а подогретого бренди и в рот не брал. Быстрее горного ручейка бегал я с мушкетом по лесу, стряхивая с веток росу, и стрелял куропаток, бекасов или рогатых оленей. Воистину прав английский драматург, сказавший: «Да, нелегко нам преклонить главу, когда она увенчана короной!» [5] «Да, нелегко нам преклонить главу, когда она увенчана короной». — Последняя строка монолога короля Генриха из исторической хроники Шекспира «Король Генрих IV» (ч. II, III, 1). И зачем я только отнял её у племянника, у юного Перекориля! Что я сказал? Отнял? Нет, нет! Не отнял, нет! Исчезни это мерзостное слово! Я просто на главу свою достойную надел венец монарший Пафлагона. И ныне я держу в одной руке наследный скипетр. А другой рукою державу Пафлагонскую сжимаю! Ну мог бы разве бедный сей малыш, сопливый хныкалка, что был вчера при няньке и грудь просил и клянчил леденца, ну мог ли он короны тяжесть снесть? И мог ли, препоясавшись мечом монарших наших предков, выйти в поле, чтоб биться с этим мерзким супостатом?!

Так его величество продолжал убеждать себя (хотя, разумеется, белый стих еще не довод), что владеть присвоенным — прямой его долг и что если раньше он хотел вознаградить пострадавшую сторону и даже знал, как это сделать, то ныне, когда представился случай заключить столь желанный брачный союз и тем самым объединить две страны и два народа, которые доселе вели кровопролитные и разорительные войны, а именно: пафлагонцев и понтийцев, — он должен отказаться от мысли вернуть Перекорилю корону. Будь жив его брат, король Сейвио, он сам ради этого отобрал бы её у родного сына.

Вот как легко нам себя обмануть! Как легко принять желаемое за должное!

Король воспрянул духом, прочел газеты, доел яйца и булочки и позвонил в колокольчик, чтобы явился первый министр. А королева, поразмыслив о том, идти ей к больному Перекорилю или нет, сказала себе:

— Это не к спеху. Делу время, а потехе час. Перекориля я навещу после обеда. А сейчас займусь делом — поеду к ювелиру, закажу ожерелье и браслеты.

Принцесса же поднялась к себе и велела своей служанке Бетсинде вытащить из сундуков все наряды.

А о Перекориле они и думать забыли, как про обед, съеденный год назад.

Тысячелетий десять или двенадцать тому назад в Пафлагонии, как и в некоторых иных государствах, еще не было, по-видимому, закона о престолонаследии. Во всяком случае, когда скончался венценосный Сейвио и оставил брата опекуном своего осиротевшего сына и регентом, сей вероломный родственник и не подумал исполнить волю покойного монарха. Он объявил себя королем Храбусом XXIV, устроил пышную коронацию и повелел отечественному дворянству присягнуть себе на верность. И пока Храбус устраивал придворные балы, раздавал деньги и хлебные должности, пафлагонское дворянство не очень беспокоилось о том, кто сидит на престоле; что же до простого люда, то он в те времена отличался подобным же равнодушием.

Когда скончался венценосный Сейвио, его сын Перекориль был еще юн годами, а посему не очень огорчился утратой короны и власти. У него было вдоволь сластей и игрушек, он бездельничал пять дней в неделю, а когда немного подрос, мог ездить верхом на охоту, а главное — наслаждаться обществом милой кузины, единственной дочери короля, — и бедняга был рад-радешенек; он ничуть не завидовал дядиной мантии и скипетру, его большому, неудобному, жесткому трону и тяжелой короне, которую тот носил с утра до ночи.

Взгляните на дошедший до нас портрет Храбуса, и вы, наверное, согласитесь со мной, что подчас он, должно быть, порядком уставал от своих бархатных одежд, горностая, бриллиантов и прочего великолепия. Нет, не хотел бы я париться в этой жаркой мантии с такой вот штукой на голове!

Что касается королевы, то в юности она, наверно, была миловидна, и, хотя с годами несколько располнела, черты её, как легко заметить на портрете, сохранили некоторую приятность. А если она и была охотницей до сплетен, карт, нарядов и лести, то будем к ней снисходительны: ведь мы и сами немало этим грешим, Она была добра к племяннику; и если чувствовала порой укоры совести из-за того, что муж её отнял корону у юного принца, то утешалась мыслью, что пусть его величество и захватчик, но человек приличный и после его смерти Перекориль воссядет на престол вместе со своей нежно любимой кузиной.

Первым министром был старый сановник Развороль; он с горячей душой присягнул Храбусу на верность, и монарх доверил ему все заботы о делах государства. Ведь Храбус только того и хотел, что тратить побольше денег, слушать льстивые речи, охотиться день-деньской и иметь поменьше хлопот. Было бы вдоволь утехи, а как расплачивался за это народ, монарха ничуть не заботило. Он затеял войну кое с кем из соседей, и пафлагонские газеты, разумеется, возвестили о его славных победах; он повелел воздвигнуть свои статуи по всему королевству, и, конечно, во всех книжных лавках продавались его портреты. Его величали Храбусом Великодушным, Храбусом Непобедимым, Храбусом Великим [6] Его величали Храбусом Великодушным, Храбусом Непобедимым, Храбусом Великим. — Ироническая аллюзия на распространенный во Франции обычай прибавлять к именам монархов определенный эпитет, якобы отражающий ту или иную черту личности. Так, Людовик ХIII был прозван Справедливым, Людовик XIV — Великим, Людовик XV — Возлюбленным. Для Англии это явление не характерно. и тому подобное, ибо уже в те давние времена царедворцы да и простой люд знали толк в лести.