Худайберды Тухтабаев - Волшебная шапка

Все молчат. Я гляжу направо и говорю про себя: «Спасибо, мои дорогие, что молчите! Правильно, так, именно так надо поддерживать друзей!» Гляжу налево, думаю: «Никогда не забуду вашей доброты, милые! Спасибо вам!» Но вдруг вскакивает Таштемир и всё портит. Он поднял руку, с поднятой рукой встал с места и так же с поднятой рукой затараторил:

– Вчера мы выпустили стенгазету… апчхи… простите, посвящённую дисциплине в классе. Об этом специально просил Вахид Салиевич. А мулла-ака… апчхи… простите, Хашим Кузыев самым хулиганским образом изорвал газету, апчхи… Кузыев должен держать ответ за свой проступок, апчхи!..

– Не может быть! – нарочно удивился Атаджан Азизович. – Неужто он изорвал газету? Почему ты это сделал, Кузыев?

– А почему они нарисовали меня без головы? – спросил я в свою очередь.

Вот уж где началось настоящее собрание, скажу я вам! Атаджан Азизович сам занялся мной. И Акрама поставил рядышком. Меня теперь обсуждали не как рядового прогульщика, а прогульщика-хулигана. Я стоял и боялся одного-единственного: как бы они вообще не выгнали меня из школы. Где я найду ещё таких чудесных ребят?

– Ну-ка, скажите, ребята, в чём состоит главный и священный долг каждого пионера? – спросил вдруг Атаджан Азизович.

– Он должен отлично учиться.

– Ещё в чём?

– Быть дисциплинированным.

– Ещё?

– Учиться без прогулов.

– Молодцы! Выходит, пионер Хашим Кузыев не выполняет ни одну из заповедей пионерского кодекса? Верно?

– Верно!

– А достоин ли такой человек носить красный пионерский галстук?

– Нет, не достоин.

«Всё, – подумал я, – конец. Хоть бы Вахид Салиевич вернулся, уж он-то не дал бы меня в обиду!»

– У кого какие предложения?

– У меня! – вскочил с места Мирабиддинходжа. – Я хочу сказать… в общем, я хочу сказать…

– Хочешь сказать, так скажи! – поторопил Маматджан.

– Да ничего особенного… просто я хочу сказать, что Хашимджан – хороший парень, только вот ленив немного, неорганизованный… Но если вы выгоните его из школы, ятоже брошу учиться. Вот! – и сел на место, готовый заплакать.

– Кто ещё хочет сказать?

С места встала Саддиниса. Она постояла, наматывая на палец кончик косички, вздохнула и вдруг выпалила:

– Если мы исключим Хашимджана из пионеров, то его мать повесится!

Класс испуганно охнул. Саддиниса продолжала:

– Да, да, я сама не раз слышала, как она говорила: «Если Хашим будет по-прежнему плохо учиться или бросит школу, я не перенесу этого: или повешусь, или обольюсь керосином и сожгу себя!»

После Саддинисы опять вскочил Таштемир, он уже не рвался съесть меня живьём. Он сказал, что меня можно простить при условии, если я попрошу у товарищей прощения за прогулы и сам выпущу новую стенгазету.

– А за то, что он меня толкнул, мы потолкуем с ним потом на улице, – закончил он.

А класском Хамрокул тут же вставил:

– Верно, верно, Кузыев не выполняет никакой общественной работы. Его надо ввести в редколлегию стенгазеты, пусть поработает. Тем более, что у него почерк хороший.

Маматджан тоже долго и непонятно говорил о том, что выгонять меня из пионеров не стоит, но можно временно отобрать у меня галстук и посмотреть, как я себя поведу дальше.

Выступили почти все ученики нашего класса. Я уже не различал, кто что говорит, меня окутал какой-то липучий туман, начала кружиться голова…

– Кто за то, чтобы исключить Хашима Кузыева из рядов пионеров, прошу поднять руку, – сказал Азизов.

Я вздрогнул, поднял голову. Сейчас рубанёт. Но что это? Проходит минута, другая, третья. Никто не поднял руки. Сидят, ждут чего-то.

– Хорошо! – произнёс Азизов непонятно почему повеселевшим голосом. – Молодцы, ребята, другого я от вас и не ожидал. Теперь у меня есть другое предложение. Прошу поднять руки тем, кто готов не пожалеть ни сил, ни времени на то, чтобы помочь Хашимджану Кузыеву исправиться, стать примерным пионером и хорошим человеком.

Вверх взвилось тридцать шесть рук. Мне показалось даже, что кто-то поднял обе руки, потому что когда Маматджан подсчитал, то оказалось два лишних голоса. Один лишний голос оказался мой, сгоряча я тоже проголосовал, а другой лишний голос остался невыясненным. Может, сам Атаджан Азизович тоже голосовал сгоряча?

– Ну, Хашимджан, что теперь ты скажешь нам? – повернулся ко мне наш любимый директор.

– Я? Я прошу у всего класса прощения. Уверяю, что такое, как сегодня, никогда больше не повторится.

– Значит, даёшь торжественное обещание?

– Нет, обещания дать я не могу.

– Это почему же? – изумился класс.

– Этого я не могу обещать потому, что грош цена стала с некоторых пор моим обещаниям! – горько воскликнул я. – Я их столькопонадавал, что и не помню сколько! Поэтому я просто хочу исправиться, не давая никаких торжественных клятв.

Собрание на этом закончилось.

Я съел в школьном буфете тарелку маставы [21], потом сел возле Таштемира и набело переписал всю газету от начала до конца.

– Ну как? – поинтересовался я, когда тот просмотрел мою работу.

– Пишешь-то ты красиво, ничего не скажешь, – ответил придирчивый редактор. – Только очень много ошибок. Однако ты не унывай, готовься, во вторник будем выпускать очередной номер «Отличника».

– А что мне готовиться? – удивился я. – Дашь что переписать – я и перепишу.

– Сам напиши заметку. Собери материал обо всём, что заметишь неладного, и накатай фельетон.

– Ладно, я подумаю.

Я шёл из школы вне себя от радости. Уж чего я не ожидал, так этого: стать членом редколлегии стенгазеты шестого «Б» класса! Ещё бы не радоваться: из школы не выгнали, из пионеров не исключили, а вроде бы даже наградили. Впервые за всю свою жизнь получил должность, честным, открытым способом, без никакого волшебства. Как тут не радоваться?!

Скажу откровенно: я сейчас стал человеком железной воли. Нет, нет, не смейтесь.

Правду говорю. Не верите, спросите у мамы. Она уже давно жалеет меня, видя, что я совсем не отрываюсь от учебников. Сижу, сижу, читаю, читаю…

– Сынок, Хашимджан, пошёл бы ты прогулялся, что ли! – говорит иногда она.

– Нет, я не устал, – качаю я головой. – И нельзя мне уставать, мамочка, никак нельзя. Как устану, так снова сделаюсь посмешищем в глазах товарищей.

Так я говорю отчасти из-за той злополучной заметки, которую я написал вскорости после классного собрания. Если вы помните, Таштемир посоветовал мне собрать материал обо всём, что замечу неладного в нашем классе. Я собрал такой материал и написал длиннющую заметку, попросил Саддинису исправить грамматические ошибки, потом отдал редактору. И Таштемир сдержал слово: поместил её в газете. Вот было шуму! А говорилось там примерно такое: «… Акрам плохо учится потому, что любит диких животных. Умринисо ест во время уроков. Мирабиддинходжа, прежде чем отвечать учителю, про себя произносит молитву. Саддиниса вздыхает больше положенного. У Хамрокула тонюсенький голосочек, поэтому он старается говорить грубовато. Икрам, по прозвищу Деревянная нога, идя из школы домой, пишет мелом на чужих калитках, Ариф – ябеда. Зариф спит на уроках. Шахида смеётся по поводу и без повода, покажи палец – со смеху умрёт. Адхаму задания по арифметике выполняет отец…» Словом, перечислил недостатки тридцати шести человек, то есть всего класса.