Стефка Модар - Золенька и ее друзья из XXI века

– Наши!

Тут и Кубик, проснувшись и дико обрадовавшись, воскликнул:

– Наши!..

Остальные, поднявшись с пола, поспешили обниматься. Они радовались внезапно появившимся друзьям. Это было так искренне, как после долгой разлуки. Осознав, что в прихожей нет посторонних, все стали с любопытством рассматривать незатейливый интерьер.

Матрёшка беспрестанно охала:

– О-хо-хо!.. О-хо-хо! Бардак! Кошмар!

Осмотревшись по сторонам и принюхавшись, сказала:

– Фу! Повсюду запах гуталина.

Она с неподдельной брезгливостью поспешила заткнуть нос.

Мячик невольно сострил:

– Творческий беспорядок!

Плюшевый Мишка, соглашаясь, подметил:

– И правда, кругом беспорядок, обувь разбросана. Щелкунчик решил поддержать друзей:

– Во всём и везде должен быть порядок!

Пинеток заступился за Золеньку:

– Девочка ещё слишком маленькая! Ей одной не справиться со всем этим!

Сланец чихнул. На этот раз, как ни странно, вовремя. Но, тем не менее, поспешил оправдаться:

– Перемена климата!

Пинеток, не обращая ни на кого внимания, начал убирать разбросанную обувь. Кажется, это был хороший пример. Друзья стали ему помогать. Устав, все сели на пол; впадая в дрёму, неожиданно быстро заснули.

Тем временем Золенька уже была у стен мануфактуры. Она старалась открыть замок, прикладывая неимоверные усилия, чтобы провернуть ключ; в нетерпении шептала:

– Ну, давай же, открывайся!

Замок был открыт. Дверь с тяжестью приоткрылась. Золеньке пришлось приложить совсем не детские усилия, чтобы дверь распахнулась настежь.

Здание было больше похоже на сарай. Кругом царила запущенность.

Девочка в страхе вошла внутрь, её пугала кромешная темнота. Но она шла вперёд, на ходу путаясь в паутине. Срывая её, спотыкаясь о кучу хлама из сапог и башмаков, Золенька возмущалась, что вокруг один беспорядок.

Обувь, корёжась, в один голос шипела:

– Смотри под ноги! Куда прёшь, как танк?..

Стараясь принять былую форму, грозилась:

– Мы тебе это припомним, противная девчонка!

Золенька, слыша их, но не видя и не понимая, кто говорит, с испугом оглядывалась по сторонам. Ей казалось, что у неё начались галлюцинации.

Чтобы отвязаться от них, она нашла метлу и принялась за уборку, сетуя:

– Все готовятся к балу, а я… Невезучая! Работа-работа-работа!.. – оглядываясь по сторонам, – даже не с кем поговорить.

На что пара сапог из кучи недовольно пропыхтела:

– Не нравится ей!

Обращаясь к соседям по куче:

– Нет! Вы только посмотрите на неё! Поговорить ей не с кем, а мы, значит, никто и ничто.

С обидой в голосе, не унимаясь, пара просипела:

– Мы никому не нужны, валяемся без толку… – задиристо хорохорясь, – была бы наша воля!.. Объявили бы войну людишкам, чтобы они знали и уважали нас!

Пара сапог тут же поспешила вставить:

– У людей нет вкуса! Они демонстрируют себя во всей красе и уме, а сами откровенно глупые!

На этом их слова оборвались. Мимо промелькнула танцующая Золенька с метлой в руках. Девочка оптимистично старалась не обращать внимания на окружающий хлам. Она плавно вальсировала, задорно напевая.

Один из сапог сделал ей подножку, девочка упала, метла отлетела в сторону.

Золенька, задрав подол платья, осмотрела ушиб, потёрла колено и невольно заплакала от боли. Но это была сиюминутная слабость, которую она не могла себе позволить, считая, что ей это не к лицу.

Девочка с любопытством оглянулась по сторонам. Услышав смешок со стороны кучи обуви, она поднялась и с вызовом продолжила пение.

Куча закопошилась, грозно шипя в ответ:

– Цыц! Распелась! Кыш отсюда!..

Золенька заметила, как от кучи отделились тени. Пугая и кашляя, они пытались схватить её, тянулись к её лицу. Она, размахивая руками, отбивалась как могла. Освободившись и показав язык, девочка убежала прочь.

Уже на ходу вытирая перепачканное в саже лицо, осмелев, она прокричала:

– Я вас не боюсь! Вы ничто!

Сказав им это, Золенька исчезла за дверью.

Тени, самовозгораясь от собственной злобы как от горящей спички, деформируясь, падали вниз, продолжая дёргаться в конвульсиях. На полу валялись сапоги и башмаки, тихонько тлея. От них валил гадкий чёрный дым. Секунда – и от кучи осталось мокрое место в виде грязной лужи.

Незаметно наступил вечер. В это время Золенька, как всегда, помогала отцу в его нелёгкой работе, начищая обувь до блеска. Вытерев пот со лба, девочка собрала уже готовую обувь в корзину и вышла из дома.

На улице был несусветный ливень. Золенька перебежками перемещалась от дома к дому, ставя начищенную и забирая грязную обувь. В одном из домов горел свет, сквозь приоткрытую створку окна можно было расслышать разговор матери с дочерью.

Женский голос тихо нашёптывал:

– Спи-спи! Надо выспаться! Завтра рано вставать, репетиция. Ты забыла, что скоро бал?

Девичий голос взволновано отвечал:

– Нет! Не забыла. Лазар мне шепнул об этом на ушко. Сказал, что я буду самая красивая!.. – затем с детской откровенностью добавила: – Он просто так ни с кого денег не берёт. Если и вяжет веники, то фирменные!..

Наверное, эти слова не укладывались в её голове, и девочка с любопытством спросила:

– Мам, а про какие веники он говорил?

Женский голос растерянно, со вздохом, произнёс:

– На его веники никаких денег не хватит. В глаза их не видывала. Столько запросил, мало не показалось, но как ни крути – он делает па уж очень красиво!.. Спи!.. Баю-бай! Глазки закрывай!

Девичий голос попросил:

– Не пой! Я уже большая!

Створка окна закрылась.

Золенька, промокшая до нитки, стояла напротив, глотая обиду и запивая её непрошенными слезами:

– А я бы хотела, чтобы мне пели на ночь «Баю-бай»… – вздохнула она. – Ах, мама-мама! Как мне тебя сейчас не хватает!

С грустью посмотрев в небо, девочка неожиданно заметила падающую звёздочку. И тут же отреагировала по-своему, прошептав с улыбкой:

– Спасибо, мамочка! Я люблю тебя! Ты мой ангел!.. Подхватив корзину с обувью, Золенька поспешила дальше.

А в доме сводные сёстры, Мэри и Кэти, двойняшки 13 лет, две капризные взбалмошные и ленивые девицы, спали крепким сном на пуховых постелях.

Аманда лежала поодаль на большой кровати, утопая в перине, и мечтала вслух:

– Я всё равно стану известным модельером! Наконец-то добьюсь лицензии на ведение обувной мануфактуры и стану монополисткой!

С усмешкой:

– И больше не буду шить обувь в каком-то заброшенном сарае. Всё будет поставлено на широкую ногу!

Витая в облаках:

– Я буду самой-самой-самой модной, стильной, известной, богатой!

Доведя саму себя до совершенного безумия, уткнувшись в подушку, сквозь зубы зло процедила: