Сборник - Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

Когда раб остановился перед лавкой, любопытные тоже остановились, и Гассан Ведр-Эд-Дин, увидав своего сына и заметив, как он красив, был очарован им; душа его, по инстинктивной симпатии, стремилась к нему, и он сразу полюбил его всем сердцем.

Он только что приготовил яблочное варенье на сахаре и, желая чем-нибудь выразить свое расположение, с восторгом вскричал:

– О господин мой, завладевший душой моей и сердцем и завоевавший мою привязанность, не войдешь ли ты ко мне и не удостоишь ли меня чести отведать у меня чего-нибудь?

При этих словах глаза его наполнились слезами, и он невольно мысленно сравнил свое прежнее положение с настоящим. Аджиб, услыхав приглашение отца, также почувствовал к нему влечение и, посмотрев на евнуха, сказал:

– Право, я сразу полюбил этого пирожника; он, должно быть, только что потерял сына; войдем к нему, доставим ему удовольствие и воспользуемся его гостеприимством. Ради нашего снисхождения Аллах, может быть, устроит наше соединение с отцом.

– Клянусь Аллахом, о господин мой, – отвечал евнух, – это не годится. Можно ли нам, принадлежа к семье визиря, заходить есть к пирожнику? Но, во всяком случае, я отгоню от тебя любопытных, чтобы они тебя не видали, а иначе тебе невозможно будет войти в лавку.

Услыхав этот ответ евнуха, Бедр-Эд-Дин очень удивился, и, взглянув на мальчика, он сказал со слезами на глазах:

– Господин мой, отчего не хочешь ты успокоить мое сердце и зайти ко мне? О ты, наружность которого черна, как грязь, а сердце бело! О ты, заслуживающий так много похвал!

Евнух засмеялся и сказал:

– Что хочешь ты сказать? Говори скорее.

И Бедр-Эд-Дин прочел следующий куплет:

Эти стихи так понравились евнуху, что он, взяв за руку Аджиба, вошел с ним в лавку; и Бедр-Эд-Дин наложил полный соусник яблочного варенья, приготовленного с миндалем и сахаром, и мальчик и евнух полакомились им.

– Вы обрадовали меня вашим приходом, – сказал им Бедр-Эд-Дин, – кушайте на здоровье!

– Садись и кушай с нами, – сказал Аджиб своему отцу, – и, может быть, Господь соединит нас с тем, кого мы ищем.

– О сын мой, – сказал ему Бедр-Эд-Дин, – неужели ты имел несчастье испытать разлуку с теми, кого ты любишь?

– Да, дядя, – отвечал Аджиб, – сердце мое изнывает от тоски вследствие отсутствия того, кто мне дорог: я лишен отца, и мы с дедушкой идем искать его по всему свету, и как страстно желаю я соединиться с ним!

Он горько заплакал, а отец его, тронутый его слезами, тоже заплакал с ним, раздумывая о своем печальном положении, разлученный с теми, кого он любил, лишенный отца и вдалеке от матери. Евнух тоже был тронут их слезами.

Все они поели вместе и насытились, после чего мальчик и юноша встали и вышли из лавки Бедр-Эд-Дина, который почувствовал, словно душа его рассталась с телом. Он ни на один миг не мог перенести разлуки и, заперев свою лавку, пошел вслед за ними, хотя не знал, что юноша – его сын, и шел поспешным шагом, пока не догнал их у городских ворот; евнух же, оглянувшись, сказал ему:

– Что тебе надо, пирожник?

– Когда вы ушли от меня, – отвечал Бедр-Эд-Дин, – то я почувствовал, что душа моя словно вылетела из тела, имея кое-какие дела в предместье, я и пошел вслед за вами, чтобы заодно проводить вас, а потом и вернуться.

Но евнух рассердился и сказал Аджибу:

– Поистине, в несчастную минуту зашли мы к нему; теперь он надоест нам; смотри, ведь он следует за нами.

Аджиб, обернувшись и увидав пирожника, пришел в ярость, и лицо его вспыхнуло, но он сказал евнуху:

– Пусть он идет за нами по большой улице, но если мы свернем с нее к нашим палаткам и он свернет вслед за нами, то мы прогоним его.

Он понурил голову и пошел далее с евнухом позади себя. Бедр-Эд-Дин прошел с ними до Мейдана-Эль-Гасба, и когда они повернули к палаткам, то обернулись, и, увидав пирожника, Аджиб страшно рассердился, боясь, что евнух пожалуется дедушке, и тогда сделается известно, что они входили в пирожную и что пирожник следовал за ними. Он смотрел на сильно огорченного отца до тех пор, пока не встретился с ним глазами, и ему показалось, что человек этот слишком загнан, и он подумал: уж не раб ли он? Он закипел еще большим негодованием и, схватив камень, пустил его в своего отца и пробил ему лоб так, что тот упал без чувств, и все лицо его облилось кровью. Аджиб ушел с евнухом в палатку, а Гассан Бедр-Эд-Дин, придя в себя, вытер с лица кровь и, сорвав с чалмы кусок полотна, завязал себе голову и обвинял себя, говоря:

– Я напрасно испугал мальчика, заперев лавку и преследуя его. Ведь он принял меня за обманщика.

Вернувшись к себе в лавку, он занялся продажей пирожков и стал скучать по своей матери в Эль-Башрахе.

Визирь, дядя его, пробыл в Дамаске три дня и затем отправился в Гемс, побыв в городе, поехал дальше, всюду наводя справки. Проехав таким образом мимо Маридина и Эль-Мазиля и Дсад-Бекра, он продолжал двигаться, пока не доехал до города Эль-Башраха, выехав в который и взяв себе помещение, он тотчас же представился султану, который принял его с должным уважением и почетом и спросил его о причине его приезда. Таким образом визирь рассказал ему свою историю и сообщил, что Али Нур-Эд-Дин – его сын.

– Аллах, помилуй нас! – вскричал султан и прибавил: – О Саиб, ведь он был моим визирем, и я очень любил его, но он много лет тому назад умер, оставив сына. Но сына его мы потеряли из виду и ничего о нем не слыхали. Мать все его с нами, так как она дочь нашего прежнего визиря.

Услыхав от султана, что мать его племянника жива, визирь Шемс-Эд-Дин очень обрадовался и выразил желание повидаться с нею. Султан дал ему позволение посетить ее в доме его брата. Таким образом, прибыв туда и поцеловав порог дома, он вошел в открытый двор и увидал дверь с каменной аркой, отделанную различного цвета мрамором. Пройдя вдоль стен дома, он заметил имя своего брата Нур-Эд-Дина, написанное золотыми буквами.

Подойдя к имени, он поцеловал его и заплакал. После этого он прошел в приемную комнату жены своего брата, матери Гассана Бедр-Эд-Дина из Эль-Башраха. Все время отсутствия ее сына она предавалась слезам и стенаниям и ночью, и днем. Исстрадавшись от разлуки, она устроила мраморный памятник сыну, который поставила посреди комнаты. Дни и ночи она плакала над ним, тут же и спала. Шемс-Эд-Дин, войдя в комнату, услыхал, как она причитала на памятник. Он поклонился и сообщил ей, что он брат ее мужа, и передал ей обо всем, что случилось, и какие странности встречались в этой истории. Он рассказал ей, что сын ее, Гассан Бедр-Эд-Дин, провел целую ночь с его дочерью и утром исчез и что дочь его родила ему сына, которого они привез с собой. Услыхав такое известие о своем сыне и о том, что он, может быть, жив, и посмотрев на брата своего мужа, она упала к его ногам и, целуя их, проговорила следующее стихотворение: