Эрнст Гофман - Принцесса Брамбилла

В эту минуту к компании незаметно подошел красивый молодой человек, и так как все молча смотрели на шарлатана, словно ожидая продолжения, то молодой человек, учтиво поклонившись, сказал:

― Не знаю, господа, придется ли вам по душе, если я, непрошеный, примкну к вашему обществу. Обычно, когда я здоров и весел, мне всюду рады; но маэстро Челионати, верно, рассказал вам о моей болезни столько диковинного, что вряд ли вы пожелаете терпеть мое общество.

Рейнгольд от лица остальных заверил его, что он для них желанный гость, и молодой человек занял место в их кругу.

Шарлатан удалился, еще раз напомнив молодому человеку о необходимости соблюдать предписанную диету.

Как всегда бывает, ― стоило человеку уйти, и о нем тут же заговорили, расспрашивая молодого человека о его странном враче. Молодой человек уверял, что маэстро Челионати вынес из школы основательные познания, с большой пользой для себя слушал лекции в Галле и Иене, так что ему вполне можно доверять. И вообще он, по его мнению, очень хороший, порядочный человек; у него есть единственный, правда, большой недостаток: он слишком часто впадает в аллегорию, чем сильно вредит себе. Нет сомнения, что и о его болезни, которую он взялся лечить, синьор Челионати говорил самые диковинные вещи. Рейнгольд подтвердил, что, как выразился шарлатан, в молодом человеке сидит двойной принц.

― Вот видите, ― мягко улыбаясь, сказал молодой человек, ― вот видите, господа, это же чистейшая аллегория; между тем маэстро Челионати точно знает, чем я болен, знает, что я страдаю только болезнью глаз, которую нажил себе тем, что слишком рано начал носить очки. По-видимому, в моем хрусталике что-то сдвинулось, ибо, к сожалению, я часто вижу все наоборот: самые серьезные вещи кажутся мне смешными, а смешные, напротив, необычайно серьезными. И это зачастую вызывает у меня такой ужасный страх и головокружение, что я едва могу устоять на ногах. Для моего полного выздоровления, уверяет синьор Челионати, нужнее всего частые, энергичные движения, но боже мой, как мне за них приняться?

― Однако, любезный синьор, ― обратился к нему один из художников, ― я вижу, вы крепко стоите на ногах, и я знаю...

В эту минуту вошел человек, уже знакомый благосклонному читателю, ― знаменитый портной Бескапи. Он подошел к молодому человеку, низко согнулся в поклоне и произнес:

― Всемилостивейший принц!

― Всемилостивейший принц? ― повторили все хором и с изумлением взглянули на молодого человека.

Но тот со спокойным видом сказал:

― Случай против моего желания выдал мою тайну. Да, господа, я действительно принц, притом глубоко несчастный, так как тщетно домогаюсь прекрасного, могучего царства, предназначенного мне в удел. Вот почему я перед этим сказал, что лишен возможности делать предписанные мне движения: у меня нет своей земли, а значит, нет и места для них. Именно потому, что я ограничен столь тесным пространством, множество фигур путаются, беспорядочно мелькают у меня в глазах, кувыркаются вниз головой, так что я не могу ничего с полной отчетливостью разглядеть, а это для меня пагубно, ибо по своему душевному складу я могу существовать, только когда мне все ясно. Однако с помощью своего врача, а также сего достойнейшего из министров, я надеюсь в счастливом союзе с прекраснейшей принцессой вновь обрести здоровье, величие и мощь, какие мне, собственно, и подобают. И я торжественно приглашаю вас, господа, посетить меня в моем государстве, в моей столице. Увидите, вы почувствуете себя там как дома и не захотите расстаться со мной, ибо только у меня сможете вести жизнь подлинных художников. Не думайте, господа, будто я себя возвеличиваю, будто я тщеславный хвастун! Дайте мне только стать вновь здоровым принцем, который понимает своих людей, хотя б они становились даже вниз головой, и вы увидите, как я к вам благоволю. Я сдержу свое слово, это так же верно, как то, что я ассирийский принц Корнельо Кьяппери! О своем звании и отчизне я пока умолчу: то и другое вы узнаете в свое время. А теперь мне пора идти, чтобы посоветоваться с этим достойным министром о некоторых важных государственных делах, после чего наведаюсь к госпоже Шутке и, проходя двором, посмотрю, не взошло ли в парнике несколько удачных острот.

С этими словами молодой человек подхватил под руку портного, и оба ушли.

― Ну, люди, что вы на все это скажете? ― спросил Рейнгольд. ― Мне представляется, будто в пестрой маскарадной игре шутка, причудливая как сказка, раззадоривает, погоняет всевозможные образы, и они кружатся, мчатся, мелькают все быстрее и быстрее, так что невозможно уже ни распознать их, ни различить между собой. Но давайте наденем маски и отправимся на Корсо! Эта отчаянная голова, капитан Панталоне, победивший вчера на поединке, чую я, снова там появится и опять затеет что-нибудь несусветное.

Рейнгольд оказался прав. Капитан Панталоне, словно еще овеянный славой вчерашней победы, преважно расхаживал взад и вперед по Корсо; и хотя он ничего забавного не предпринимал, однако преувеличенная важность придавала ему чуть ли не еще более шутовской вид, чем обычно. Благосклонный читатель, вероятно, уже догадался и теперь знает, кто скрывается под этой маской. Конечно, не кто иной, как принц Корнельо Кьяппери, счастливый жених принцессы Брамбиллы. А принцесса Брамбилла? Да, это, должно быть, та изящная дама с восковой маской на лице, в роскошном одеянии, которая величественно прохаживается по Корсо! Дама явно посягала на капитана Панталоне, искусно вертясь вокруг него так, что казалось, ему от нее никак не ускользнуть. И все ж он сумел увернуться и с прежней важностью опять зашагал по Корсо. Но только он наконец быстрой походкой двинулся отсюда, как дама схватила его за руку и мягким, нежным голосом проворковала:

― Это вы, мой принц! Я узнала вас по поступи и одеянию, достойному вашего сана; никогда еще на вас не было столь прекрасного наряда! О, почему вы избегаете меня? Неужели вы не узнаете во мне свою любовь, свою надежду?

― Право, прекрасная дама, я не знаю, кто вы. Или скорее, не смею угадать, ибо не раз становился жертвой постыдного обмана. Принцессы на моих глазах превращались в модисток, комедианты в картонных кукол, и потому я решил не терпеть больше никаких иллюзий, никакой фантастики и беспощадно уничтожать их, где только повстречаю!

― Тогда начните с себя! ― гневно вскрикнула дама. ― Ибо вы сами, мой драгоценный синьор, не что иное, как иллюзия! Но нет, ― продолжала она с прежней мягкостью и нежностью, ― нет, мой милый Корнельо, ты же знаешь, какая принцесса любит тебя и приехала сюда из далеких стран, чтобы тебя найти, стать твоей. И разве ты не поклялся всегда быть моим рыцарем? Скажи, любимый!