Анатолий Приставкин - Дядя Тумба Магазин

— Да папу я привел! — произнес Сандрик и тяжело вздохнул.

— Папу? Он что-то натворил? — поинтересовался озабоченно дядя Тумба.

— Нет, нет. Он не хулиганит и не дерется, — отвечал Сандрик. — Но он, как бы объяснить…

— Объясняйте, не спешите. Я весь внимание, — сказал дядя Тумба и склонился чуть ниже, чтобы все услышать.

— Он у меня ни во что не верит.

— Как это — ни во что?

— Да, ни во что, — повторил с отчаянием Сандрик. — Он даже не верит, про-стите, что вы, это вы! Он говорит… — выпалил Сандрик и покраснел до самой шеи, так неудобно было ему произносить всякие глупости. — Он говорит, что вас будто бы нет, а я все придумал.

— В самом деле? — дядя Тумба даже крякнул от удивления, у него заколыхалась борода и с нее посыпалась цветочная пыльца, а Сандрик и папа по нескольку раз чихнули. — Но я как бы здесь? — спросил дядя Тумба. — Или я не здесь? — Он для верности оглядел себя с ног до головы и убедился, что он здесь и с ним все в порядке.

— Ну, конечно, вы здесь! — воскликнул громко Сандрик, глядя на папу, а не на дядю Тумбу. — Это он у меня такой странный, что не видит, что вы здесь. Но вы, пожалуйста, на него не обижайтесь!

— Что вы! Что вы! — произнес дядя Тумба, огорчаясь уже от того, что кто-то мог подумать, что дядя Тумба умеет обижаться. Он попытался заглянуть папе Сандрика в лицо, наклоняясь к нему, и даже на корточки присел для наглядности, чтобы папа Сандрика мог его получше рассмотреть. Робко предложил: — Ну, хотите, сударь, я дам вам честное благородное слово, что — я, как бы поточней сказать… Ну, что я вот тут, перед вами, и… Как бы, понимаете, существую…

Папа Сандрика на это ничего не ответил, лишь отвернулся.

— Ну, посмотрите, взгляните, ну, пожалуйста, — попросил дядя Тумба. — Что вы можете обо мне сказать?

— Ничего, — так ответил папа Сандрика, поджимая губы.

— Совсем ничего? — жалобно переспросил дядя Тумба.

— Ничего. Совсем.

— Ну, то есть вы хотите намекнуть, что вы меня как бы, простите, и не замечаете? Нет, нет, — воскликнул он, — я вовсе не навязываюсь, но вы поймите, что меня, как утверждают вокруг, не заметить трудно, а вы первый человек! Да, да! Вы — первый, который меня совсем не видит! Я так огорчен! Так огорчен!

— Конечно, я вас не вижу, — сказал папа Сандрика, а сам Сандрик потупился, ему вдруг стало очень стыдно. За папу, а значит, и за себя: нужно ли приводить таких пап к дяде Тумбе, чтобы огорчать его!

Но, правда, папа Сандрика на самом деле мог не видеть дядю Тумбу, он собирался уходить, и теперь стоял к нему спиной. Да к тому же ему мешала его широкополая шляпа, из-за этой шляпы он многого не видел вокруг, а теперь не видел и дяди Тумбы. А видна ему была, наверное, дорожка, пересекающая дворик, теплая, плотная, из прессованного мелкобитого красного кирпича, да цветочный газончик, где весело росли анютины глазки и ноготки.

На эту яркую дорожку, покряхтывая и вздыхая, решил опуститься дядя Тумба, подстелив предварительно носовой платок, который был размером с пляжное полотенце. Ему очень все-таки хотелось, чтобы папа Сандрика его увидел.

— Ну, как? — спросил он с надеждой.

— Никак. — Ответил папа Сандрика.

— Но хоть что-то вы видите? Может, вы видите мою бороду или — очки?

Папа Сандрика очень нервно произнес, выделяя каждое слово:

— Я. Ничего. Тут. Не вижу. — Потом он добавил. — И. Не увижу.

— Но, возможно, у вас запотели очки? — предложил дядя Тумба. — Или вам необходимы другие очки, а эти ослабли? Так я, знаете ли…

— Не нужно мне ваших очков! И ничего мне, вообще, не нужно! — произнес высоким, ненатуральным голосом папа Сандрика. Он даже шляпу поглубже нахлобучил в знак своей такой независимости. — Я вас не вижу, потому что я не верю, — сказал убежденно он. — А не верю, потому что… — Он задумался и замолчал, подыскивая слово. Но так его и не нашел.

— Так, простите, почему, сударь, вы не верите? Я не расслышал?

— Не верю, потому что я ни во что не верю.

— Но во что-то вы верите? Хоть, во что-нибудь?

— Я сказал: Ни. Во. Что.

— И в Сандрика? — спросил участливо дядя Тумба.

— Сандрик и есть Сандрик. Он тут, и этим все сказано.

— Да. Да. Это правда, — подтвердил с готовностью дядя Тумба. — Он, конечно, с вами и он, наверное, любит вас. Но вы попробуйте ему и мне поверить. Вы ведь просто не знаете, что это совсем не трудно. Вы любите какие-нибудь цветы?

— Цветы, они и есть цветы, — ответствовал папа Сандрика, пожимая плечами.

— А деревья? Вы их знаете?

— Конечно, знаю. Они в лесу растут.

— А как они называются?

— Они? — удивился папа Сандрика. — Они так и называются: деревья.

— А дети — называются… дети! — воскликнул, сообразив, дядя Тумба.

— Конечно. Только от них голова болит, — пояснил папа Сандрика совсем другим, почти натуральным голосом, и стало видно, что он тоже страдает. Страдает от всего, и от детей особенно, потому что их много и они повсюду, и очень, даже очень, громки.

— Но ведь и вы были ребенком? — напомнил дядя Тумба.

— Нет. — Уверенно произнес папа Сандрика. И добавил, чтобы было до конца ясно: — Я. Никогда. Не был. Ребенком. Вот.

— Вы серьезно? — поинтересовался участливо дядя Тумба и очки снял, протер концом носового платка, чтобы получше рассмотреть человека, который никогда не был ребенком.

— Вполне, — отвечал папа Сандрика и решительно взял за руку сына, собираясь уходить. Он считал, что разговор у них закончен.

— Но подождите, — попросил дядя Тумба. — Вы присядьте, пожалуйста. Я задам вам всего один вопрос. Один!

— Ну, если один, — произнес сухо папа Сандрика и, оглядевшись, присел на краешек скамеечки, одной из многих деревянных, некрашеных, с удобной, наискось, спинкой, стоявших у дяди Тумбы там и сям во дворике.

Впрочем, папа Сандрика сидел прямо, будто проглотил палку, хотя сидеть так было, наверное, не очень удобно. Но такой он уж был, этот папа, что все делал так, чтобы ему было неудобно. Сандрик-то это знал.

— Скажите, сударь, а кем вы работаете? — спросил дядя Тумба совсем негромко и попытался заглянуть под широкую полу шляпы, которой папа Сандрика прикрыл свои глаза.

— Чиновником, — отвечал с готовностью папа Сандрика.

— Просто — чиновником?

— Нет. Не просто. Я главный чиновник среди всех других чиновников. Потому что я руковожу.

— А чем, простите, сударь, вы руководите?

— Этого я не знаю. Руковожу, и все.

— Но чем же? — настаивал, но вовсе не сильно, дядя Тумба, и голос его с каждым вопросом, хотя, если подумать, то окажется, что это был всего один, но очень большой вопрос, делался все тише, все мягче и становился похож на шелест листьев в лесу, а к нему будто бы примешалось невзначай легкое птичье пенье, ну, как бы в роще, распеваясь, защелкал соловей.