Тоон Теллеген - Все равно тебя не брошу

"Странно, - думала Белка, - и все равно я его зову и думаю: а вдруг откликнется? "

- Муравей! Муравей!

Покрытый порослью папоротников и кривоватых елок откос отвесно обрывался вниз. Белка осторожно ступала вдоль края, но все же поскользнулась и упала.

- Муравей! - крикнула она еще раз, теперь уже пронзительно, отчаянно.

А потом все вокруг нее померкло.

"Где я? " - подумала она чуть позже и осторожно пошарила вокруг себя.

Под руку ей попалось нечто скользкое.

- Муравей! - вскрикнула она, хотя имела в виду: "Помогите! "

- Спокойно, - сказал Слизень. - Это всего лишь я.

Белка облегченно вздохнула и постепенно стала что-то различать. Над головой у нее оказалось небо, вокруг - заросли, а сама она лежала на черной земле.

- Где я? - прошептала она.

- Хороший вопрос, - сказал Слизень. - Что бы тебе такое ответить? Я бы сказал, ты - здесь. Но это тебе мало что объяснит.

- Да уж, - сказала Белка. - А как я сюда попала?

- Лично я себя об этом никогда не спрашивал, - сказал Слизень.

- Муравей! - опять заголосила Белка. - Муравей! Муравей!

- Это еще что такое? - поинтересовался Слизень.

- Да так, ничего особенного, - ответила Белка.

- А можно, я с тобой вместе покричу? - попросил Слизень.

И он крикнул мягким, слизистым голосом:

- Муравей! Муравей!

Ничего другого ни сказать, ни крикнуть он не мог там, на дне оврага, где на них и наткнулся Муравей. Он возвращался из пустыни на спине Лебедя и услыхал, как кто-то тихонько зовет его по имени.

- Ты что тут делаешь? - приземлившись, спросил он у Белки.

- Я думала, что ты уже никогда не вернешься, - прошептала Белка.

- Что до меня, так я тут живу, - сказал Слизень. - Не знаю правда, насколько это тебе интересно.

Муравей смерил Слизня испытывающим взглядом и сказал:

- Ну, пошли, что ли.

И они с Белкой забрались на спину Лебедю.

- Я уж пока тут побуду, - сказал Слизень, - на всякий случай, мало ли что...

Лебедь расправил крылья и приготовился взлететь.

- Муравей, - сказал Слизень.

- Чего? - удивился Муравей.

- Муравей, Муравей, - повторил Слизень.

- Что это означает? - спросил Муравей.

Слизень беспомощно посмотрел на Белку.

- Ах, - сказала Белка, - да ничего это не означает. Поехали!

Они оторвались от земли и взмыли вдоль стен оврага вверх в небо, и через небо - к лесу.

БЫВАЕТ ТАКОЕ - ничего не знать?

- написала Белка Муравью в один прекрасный день.

Муравей подумал, попрыгал, почесал за ухом и написал в ответ:

Да. Все бывает.

Немного погодя пришло еще одно письмо от Белки:

А вот не знать, что солнце светит и что лето и что Слон где-то там с ивы свалился: такое бывает?

Да.

- написал Муравей в ответ.

А вот еще не знать, что ты больше всего на свете любишь мед и сладкие буковые орешки и сахар?

- написала Белка чуть спустя.

- Да! - воскликнул Муравей. - Да! Да! - Он крепко зажмурился, побарабанил себя кулаками по голове и написал в ответ:

Да! Такое тоже бывает.

И тоже еще не знать, что тебе ужасно хотелось бы, чтобы кое-кто (а не просто кто-то там) к тебе случайно зашел: бывает такое?

- написала Белка вслед за этим.

Но когда Муравей собрался ответить на это письмо, перо его сломалось, бумага порвалась, а стол раскололся посередине. Дверь распахнулась, и порыв ветра подхватил и поволок его с собой, через лес, к буку, в Белкин домик.

- Ого, - удивленно сказала Белка, когда Муравей ввалился к ней и шлепнулся на пол. - Вот не знала, что зайдешь.

- Нет, - сказал Муравей. - Я и сам не знал. Он отряхнулся и кашлянул. - Я думаю, это случайно вышло.

- А я знаю, что у меня в буфете есть, - сказала Белка. На мгновение ей показалось, что это было единственное, что она всегда будет знать, хотя она и знала, что очень часто про это забывала.

Муравей уже уселся за стол.

Немного погодя они ели засахаренный шиповник и буковый мед и разговаривали о том, о чем и всегда, - о вещах обычных и вещах сложных и ни о чем в особенности.

ОДНАЖДЫ ЗИМНИМ ДНЁМБелка писала письмо Муравью:

Милый Муравей

Муравей Муравей Муравей Муравей Муравей,

Муравей Муравей Муравей Муравей

милый Муравей

милый Муравей

Муравей.

Белка.

Это было странное письмо, и Белка сама не знала, зачем она его написала. Но она надела на него курточку, натянула ему на голову шапчонку, потому что было холодно, объяснила ему, куда оно должно идти, и распахнула дверь.

Письмо осторожно ступило за порог, скользнуло вниз по буковому стволу, пробралось по снегу и постучалось в окошко Муравья.

- Кто там? - спросил Муравей.

- Письмо, - ответило Письмо.

- Письмо? - удивленно переспросил Муравей и открыл дверь.

- Меня тебе послали, - сказало Письмо, слегка поклонившись и стянув с головы шапчонку.

Муравей осмотрел его со всех сторон, потом осторожно развернул.

- Прочту я тебя, что ли, - сказал он.

- Ну, давай, - согласилось Письмо.

Прочтя письмо, Муравей потер ладошки и сказал:

- Садись, Письмо, садись, дружище. Чем бы тебя угостить?

- Ну... - нерешительно сказало Письмо. - Вообще-то не знаю.

- Сладенького? - спросил Муравей.

- Во, точно! - сказало Письмо и зашуршало от удовольствия.

Муравей взял карандаш и написал в Письме кое-что сладкое сверху, а по некоторому раздумью - и что-то теплое снизу. Себе он положил меду.

Письмо шелестело от восторга, уголки его сворачивались в трубочку.

Так они сидели долго, и время от времени Муравей поднимался с места и писал что-то на полях Письма.

Когда стемнело, Письмо откланялось. Шел снег, и оно медленно пробралось по сугробам назад на к буку, вскарабкалось наверх и пролезло под дверь в комнату Белки.

- Ну, - сказала Белка, - с возвращением.

- Ага, - сказало Письмо и принялось рассказывать склонившейся над ним Белке о том, как там было, в гостях у Муравья, и напоследок о том, что он, Муравей, думал о Белке.

- Ну и что же? - спросила Белка.

- Да вот, сама читай, - сказало Письмо.

Прочтя письмо, Белка спросила у него, нельзя ли положить его себе под подушку.

- Да пожалуйста, - отвечало Письмо.

А за окнами бушевала метель, и Белкин домик трещал, и снег валил все гуще, и все вокруг делалось белей и белей.

Но ни Белка, ни Письмо об этом даже не догадывались. Они спали и мечтали о теплых словах и сладких чернилах.

- А ВОТ ЕСЛИ Я СКАЖУ, что пора мне в путь-дорогу, - спросил Муравей у Белки, - ты тогда огорчишься?

Они сидели на берегу реки и глядели на другую сторону. Было лето,

солнце стояло высоко в небе, река поблескивала.

- Ага, - сказала Белка, - огорчусь. А если я тогда скажу, чтобы ты не уходил, ты рассердишься?

- Ага, - ответил Муравей, - рассержусь. Ну а если я тогда скажу, что все-таки ухожу, и что ты меня не сможешь удержать, ты тогда сильно огорчишься?