Владимир Сисикин - Свет под землёй

Мама кашу варила. Солнышко светило. У Кати уши просвечивались.

Ничего этого нет.

Вздохнул Захар, голову запрокинул, стал капли ловить. Двадцать пять капель на язык поймал, двадцать шестая в нос попала.

Чихнул!

Вдруг кусок земли отвалился — плюх на пол!

А там — свет!!!

Крохотная дырочка вспыхнула ярче солнца. Вот он, выход!

Кинулся Захар копать. Копает, копает, копает, свет ярче. Просунул голову в дыру. Зажмурился. Потихоньку разжмуривается, разжмуривается…

Это не двор.

Это громадная пещера.

А свет откуда же? Это по стенам на гвоздях, а по потолку на корнях клеточки развешаны. В каждой клеточке светлячок сидит. Свет тоскливый, зеленый. И холодный. Совсем не солнышко. Не-ет.

Что там еще.

Громадные канцелярские счеты стоймя стоят. Прямо как стена. На каждой железной перекладине суетится по хомячку. Бегают туда-сюда, белые и черные костяшки перекидывают. Чок-чок-чок-чок — стучат костяшки. Прямо как машина работает. Только шестеренки у нее живые — хомячки. И они выкрикивают:

— Десять! Плюс пятнадцать! Минус пять! Итого двадцать кубометров!

«Счетная машина», — сообразил Захар.

Смотрит дальше: напротив живой машины — огромный чертеж. Дом, раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять этажей в доме. Под домом — подвалы. А под ними какие-то ходы-выходы, переходы, пещеры…

Посередине, между счетами и чертежом, в вертящемся кресле сидит Крот в белом халате, с палочкой. Он хомячкам лает команду, и они начинают метаться как угорелые. Потом Крот встает и, стуча палочкой перед собой, идет к чертежу.

«Ай- яй-яй, — думает Захар, — слепой дядька-то…».

А Крот, упершись в чертеж, кричит:

— Эй, хомы!

Тотчас несколько хомячков мчатся к Кроту со светляками в клетках и, как прожектором, освещают то место, куда Крот тычет палкой. Водя носом по чертежу, Крот рассматривает ходы-выходы под домом.

«Нет, — соображает Захар, — не совсем слепой… Едва видит».

А Крот бормочет:

— Еще девять кубометров под фундаментом слева…

И вдруг кричит:

— Почему эту землю не вынули?! Девять кубометров не досчитали! Р-работнички!

И палкой хомяков дубасить начинает. А те — вот дурачки! — не разбегаются, а наоборот, освещают себя, чтобы Кроту было видно, куда ударить.

«Ну и ну, — удивляется Захар, — что же это тут творится? Строят, что ли под землей? Почему из-под палки?».

Вдруг раздался вопль:

— Ти-иха!!!

И все замерли.

Счетная машина перестала чокать.

Крот застыл с поднятой лапой. Вверх смотрит. Все вверх смотрят. И Захар посмотрел.

Из потолка пещеры высовываются толстые трубы. От них отходят тоненькие трубочки. Эти тоненькие вставлены в уши хомяков. А хомяки сидят на балкончиках и слушают в эти трубочки. Такое устройство, как у доктора, когда он грудь прослушивает.

Молчание затянулось, и Крот рявкнул:

— Ну что там, слухач?

Хомячок на балкончике вынул трубки из ушей и крикнул вниз:

— Простите, ничего серьезного. По-моему, это Козел что-то ест.

— Дурак, — сказал Крот.

Захар не понял, кто дурак, козел или слухач. Но главное сообразил: каким-то образом эти там, с трубочками, подслушивают, что на поверхности происходит.

Через пещеру промчалась большая крыса, отсалютовала громадной, как шпага, иглой и застыла перед Кротом по стойке «смирно».

— Пусть провалятся! — крикнула крыса вместо приветствия.

— Пусть провалятся! — ответил Крот. — Это ты, Крыс?

— Я.

— Ты где пропадал, лентяй?!

— В шестьдесят втором туннеле хомы плохо работали. Уговаривал.

— Уговорил?

— Уговорил, — Крыс взмахнул длинной блестящей иглой.

— Никого не убил?

— Что вы!

— Смотри у меня. Убивать нехорошо. Работать некому. Поводыря добыл?

— Добыл!

Захар первый раз увидел, как Крот ощерился в улыбке. Он встал, раскрыл объятия:

— Где ты, Крыс? Молодец!

Потом ка- ак ахнет по зубам! Крыс так и покатился.

— Это за то, что ты не сразу мне про поводыря сказал. Надо было сначала про поводыря, а потом про этих паршивцев хомов. Справедливо?

Крыс поднялся, выплюнул левый верхний клык и угодливо ответил:

— Справедливо…

— Где же он? — торопил Крот. — Тащи его скорее!

— В камере. Сию секунду!

Захар захотел получше рассмотреть поводыря, которого сейчас притащит Крыс. Котенок начал разгребать землю, она вдруг поползла из-под него, рухнула, и Захарка выкатился прямо под ноги Крысу.

— Уа-ай, — диким голосом взвыл Крыс и, цепляясь за корни, стал с необыкновенной быстротой карабкаться по стене. По ошибке, приняв за корень хвост слухача, он уцепился за него и повис, болтая в воздухе лапами.

— И-и-и, — заверещал слухач, — хвостик мой, хвостик, хвости-ик!

Крот тоже кинулся бежать куда глаза не глядят и со всего маху врубился в счетную машину. От сотрясения с нее градом посыпались живые шестеренки прямо на голову Кроту и рухнул Крыс.

— Вот он, крикнул Крыс, выбираясь из-под кучи-малы и указывая на Захара. — Поводырь ваш! Выскочил из стены. Сожрать меня хотел! Не на такого напал! У, ты!..

Он замахнулся на Захара, оскалив единственный клык.

— Не трогать! — загремел Крот, расшвыривая хомяков. — Где мой поводырь? Эй, хомы!

Несколько хомяков окружили Захарку, направляя на него ослепительный свет. Захар прикрыл глаза лапкой.

Крот подошел к нему близко-близко.

— Не бойся, глазастенький!

Грустно стало в доме Муркиной.

Котя, Кутя, Катя, Кетя и Китя тихо поели кашу. При этом они не толкались ногами под столом, не шумели. А когда выпили компот, то не стреляли друг в друга вишневыми косточками. Толкаться ногами всегда начинал Захар. И косточками пулять начинал он же. Теперь Захаркин стульчик стоял в углу, его даже к столу не поставили…

Когда легли отдыхать, то ни одна подушка не полетела с кровати на кровать.

Разве можно кидаться подушками без Захара?

Катя полежала-полежала, глядя на свой хвост, и вдруг заплакала:

— Он за бантиком поше-о-о-ол…

Глядя на нее, начал всхлипывать Котя.

За Котей Кутя.

А там и остальные подхватили.

Близнецы были дружный народ. И если уж за что брались, то делали по-настоящему.

В стенку раздраженно постучал сосед, артист разговорного жанра Роберт Робертович Попугай-Амазонский.

Близнецы притихли, но через секунду заревели пуще прежнего.

В комнату вбежала мама:

— Спать сейчас же!

Но не было сегодня в голосе у мамы настоящей строгости, и близнецы заголосили еще сильней, хотя казалось, что это уже невозможно.

Балконная дверь вдруг распахнулась, и в комнату ворвался Шарик с пистолетом.

— Что случилось?! — крикнул он.

Близнецы, как по команде, умолкли.

Плачем, — дрожащим голосом сказала Катя. — Плачем по Захару.