Кристоф Хайн - Дикая лошадь под печкой

Хвостик был озадачен.

— Мне показалось, я вправду видел, что он летал, — пробормотал он. — То есть, я хочу сказать, мне не показалось, что я видел… Ай-яй!

Он почувствовал, что совсем запутался, и замолчал. Принц Понарошку был в отчаянье. Он не мог понять, почему ему на этот раз не удалось взлететь. Может, слишком много народу на него смотрело? И никто не хотел ему верить? Вечером он завёл об этом разговор с Якобом Боргом.

— Скажи, Якоб, ты тоже не веришь, что я умею летать?

— Как тебе сказать? Тут сложный случай. С одной стороны, я рад бы тебе поверить. Но с другой стороны, всё это очень странно. Человек всё-таки не птица.

— Но я же летал!

— Допустим. Но как это могло получиться?

— Очень просто. Взмахнул руками — и полетел.

Якоб Борг подумал, подумал, потом сказал:

— Знаешь, вообще я тебе верю. Если чего-то очень хочешь добиться и как следует постараешься, всё можно сделать. Даже то, что другим сначала кажется совершенно невероятным.

У Принца Понарошку сразу на душе полегчало. Хорошо иметь такого умного друга, как Якоб Борг.

Но после этого он всё-таки решил летать только в одиночестве. Не хотелось лишний раз перед другими позориться. Смотреть на полёты разрешалось одному Хвостику.

В октябре, когда ветры задули сильней и особенно хорошо стали подниматься в небо бумажные змеи, Принц Понарошку носился в облаках прямо как сокол.

Как-то раз его увидел с крыши трубочист и вечером рассказал жене:

— Представляешь, что я сегодня видел: по воздуху летел человек! Как птица!

— Болтай поменьше глупостей, — ответила жена. — Ешь свой ужин и не мешай мне смотреть телевизор.

А в другой раз пришёл домой кровельщик и тоже стал рассказывать:

— Послушай, жена, чудеса-то какие! Хочешь верь, хочешь не верь, но сегодня кто-то летал над домами. Какой-то малый, без крыльев, без ничего.

Жена посмотрела на него озабоченно и потрогала ему лоб:

— Ты, случайно, не заболел? Уже человечки мелькают в воздухе. Давай-ка сходи к врачу.

Но Принц Понарошку не подозревал, какие вокруг него идут разговоры. Он наслаждался полётом. Какое это было счастье: парить над деревьями, порхать вокруг колокольни, взмывать под облака, кружить возле труб, гоняться за самолётами, перелетать озёра и реки.

Иногда он разговаривал про это с Хвостиком. Но только с ним одним.

Всё-таки хорошо было иметь такого друга, как Хвостик. Ему можно было рассказывать даже о таких необычных вещах, как летание. И он никогда не отвечал: «Врёшь!» или «Сочиняешь!» Только удивлённо качал головой и повторял время от времени: «Ай-яй! Ай-яй!»

Конечно, он был всего лишь осёл. Но как раз в делах необыкновенных ослы иногда смыслят больше разных умников.

— Да, удивительная история, — сказал я, когда Якоб закончил свой рассказ.

— Ещё бы не удивительная, — ответил он. — А ты-то веришь, что Принц Понарошку взаправду умел летать?

— Гм-гм, — сказал я и почесал в затылке. — Сложный вопрос. Вообще мне, признаться, не приходилось слышать, чтоб человек летал.

— Как это не приходилось? — возразил он. — Только что ты слышал про это.

— А, ну да, — сказал я. — И всё-таки это чудо.

— Такие чудеса часто случаются, — сказал Якоб, — На свете вообще полно всяких чудес и невероятных вещей.

С этим я согласился.

— Ты, конечно, прав, Якоб, — сказал я. — Посмотреть хотя бы на взрослых.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, ты же слыхал, что все взрослые были когда-то маленькими детьми?

— Вообще-то слыхал.

— И тебе это не кажется невероятным?

Якоб понял, что я хотел сказать:

— Да, нашего учителя, господина Оренкнайфера, я просто не могу представить себе маленьким.

— А ведь был на самом деле, я это не выдумываю. Все твои знакомые дяди и тёти были когда-то мальчиками и девочками. С тебя ростом, представь себе. Такие же храбрые, а иногда не храбрые. У них тоже были друзья, послушные и озорники. Они смеялись и плакали точно, как ты, И тоже, бывало, чувствовали себя ужасно одинокими.

Якоб посмотрел на меня и сказал:

— Тогда почему взрослые ведут себя так, как будто они всегда были большими?

— Вот этого, Якоб, не знаю.

— Они ведут себя так, как будто всегда всё знали и всё умели, — сказал Якоб.

— Ты прав, так бывает, — ответил я. — Но тогда они были другими. Тогда они не вели себя так, «будто всё знают. Больше всего им нравилось целыми днями мечтать. Дело давнее, тебе, может, в это даже трудно поверить, а ведь это чистая правда. В правду вообще иногда бывает трудно поверить. Но тут я не виноват.

Якоб склонил голову, обдумывая мои слова.

— Вот сейчас кое-что тебе покажу, — сказал я.

Достал из кармана несколько фотографий и разложил их перед Якобом.

— Знаешь, кто это?

Якоб покачал головой.

— Это разные взрослые. А вот тут, справа, те же взрослые, когда они ещё были детьми. Посмотри повнимательней, наверняка ты кого-нибудь узнаешь.

Якоб долго рассматривал фотографии, а потом сказал:

— Знаешь, а что, если всем взрослым оставлять при себе какую-нибудь примету или знак. Для напоминания, что они когда-то были маленькими?

— Это как?

— Ну, чтоб у них сохранялось что-нибудь из времён, когда они были детьми.

— То есть чтобы они носили при себе, скажем, ранец или куклу?

— А что? — сказал Якоб. — Или чтоб штаны у них были порваны и волосы непричёсаны.

— Или чтоб был хомячок в руках.

— Да пусть хоть резиновая утка или воздушный шарик.

— И чтобы нос был всегда сопливый, — сказал я. Якоб покачал головой.

— Нет, этого, наверно, не надо. Наверно, хватило бы вот чего, — сказал наконец он. — Чтобы взрослые просто чаще смеялись или бы чаще плакали. Ведь многие просто забыли, что когда-то были детьми, вот что плохо. Даже очень. Потому они и не могут детей понять. Только всё сердятся на них, всё раздражаются. У взрослых ведь с детьми один разговор: «Сделай то, сделай другое. Это брось. Да почему ты не слушаешься!» Как будто с детьми можно как с собачонками.

Якоб замолк и посмотрел на меня. А что я ему мог сказать? Он был прав. Есть такие взрослые.