Игорь Малышев - Лис

— У-у-у, — поплыло в воздухе.

По мере того, как вступали все собравшиеся, песня становилась все мощнее. Последними вступили русалки с затейливой вязью высоких голосов. Песня задрожала над землей и вдруг, словно пробив дыру в небесной тверди, рванулась вверх. Все почувствовали такую легкость, какая бывает только во сне, когда летаешь.

Лешие подожгли дрова. Пламя, будто бы неохотно принялось лизать нижние ветки, потом, окрепнув, поднялось выше, и костер загудел, присоединив свой голос к общему хору. Свет озарил собрание лесного народца. Темнота вокруг сгустилась, бросив неверные тени на лица и тела. Несколько крупных оборотней встало по разные стороны костра, им на плечи забрались другие, помельче, и так до тех пор, пока возле костра не появились два живых столба. Эти столбы неожиданно начали падать навстречу друг другу, казалось, еще немного, и они упадут в огонь, но они встретились верхушками в воздухе, и над пламенем повисла живая арка. Стоящие внизу закричали от радости, но строя песни не нарушили, крик лишь вплелся в нее как новый аккорд. Колдуны стали звонче бить по стволам. На арку, как на радугу, взбежал грустный и светлый Мухомор с тремя горящими сучьями в руках. На вершине он сложил их вместе и завертел перед собой. В темном небе огненным цветком расцвел огненный круг. Колесо света над озером пламени. От круга во все стороны летели красные брызги, их подхватывал поток восходящего воздуха и уносил вверх.

Хор пел, а Мухомор все быстрее раскручивал сияющий круг.

Вдруг закричали все, лешачок с размаха швырнул факелы вверх, вслед за искрами, и сам спрыгнул вниз. Там его схватили десятки рук и понесли по поляне перекидывая. Горящие ветки покувыркались в вышине и упали в ловкие руки празднующих. Арка тут же рассыпалась. Лешие, домовые и оборотни покатились ежами по земле. Здесь же носился Лис с факелом. Где-то неподалеку снова начали строить живые столбы. Теперь они были ниже первых, но зато их было гораздо больше. Выбрав один, повыше, Лис взлетел на его вершину и замахал веткой, подпевая хору. Другие колонны тоже быстро обзавелись огненными навершиями. Вокруг костра заходили зажженные свечи с дерево высотой. Бес услышал крик издалека:

— Лови! — Коростель швырнул ему свой факел.

Лис успел схватить его и кинул ему свой. Игра понравилась. Скоро вся поляна наполнилась летающими огненными птицами, носящимися вверх-вниз и рассыпающими искры.

Долго продолжался этот огненный переполох, но и он кончился. Лесной народец угомонился, расселся вокруг костра. От огня вверх поднимался широкий, со ствол большого дерева, столб дыма. Он уходил так высоко, что не видно было, где он кончается. Казалось, он смешивается с туманом Млечного Пути. Было такое чувство, что они сидят под деревом, ствол которого растет из огня перед ними, а звезды в небе — не более чем просветы в его кроне, сквозь которые видать синее небо.

Как часто бывало в такие минуты, Лис ощутил, что все вокруг не более чем ветки и листья этого великого древа, что все, что он знает о вселенной, не более, чем чешуйка на коре молодого побега от невообразимо большого ствола. Он почувствовал, как поднимается сок по древесным каналам, как закипает клейкая листва в почках.

— Вот и лето пришло, — подумал он.

Лесные существа встали, взялись за руки и повели хоровод вокруг белого столба дыма. Снова запели песню. Начали тихо, не торопясь, затем все быстрее и громче. Песня раскачивала круг, по нему проходили волны, как по воде от ветра. В какой-то момент песня стала самостоятельной, словно никто и не нужен ей был больше, так она стала сильна сама по себе. В ней слились все, кто ее пел. Никто уже не мог понять, где его голос, а где чужой. Музыка свила всех в один общий венок, где стебли цветов цепляются друг за друга, чтобы образовать круг. В песне слышалась переменчивость леших, озорство бесов, легкость летучих ведьм, вечная русалочья грусть и текучесть оборотней. Но в центре всего этого был огонь, он был той головой, на которую надет венок. Дым его уплотнился, стал белым, как молоко, казалось, его можно потрогать руками. Снизу его лизали горячие сполохи пламени.

Стараясь остаться незамеченным, к гуляющим приблизился поп. Он встал в лесной тени и издали наблюдал за праздником. Он пришел в дубовом венке. Никто не объяснял ему, что это значит, но он сам как-то догадался обо всем. Лесной народец сразу заметил его, от них вообще трудно укрыться. Озорные ведьмы весело поглядывали на тень, где стоял человек, перешептывались, подталкивая друг друга. А поп постоял-постоял, да и встал в круг. Рядом с ним оказалась молодая, живая ведьмочка с распущенными волосами, достававшими чуть не до колен. Она стиснула его руку своей горячей ладошкой и глянула глубоким зеленым взглядом. Поначалу человеку было странно и страшно водить хоровод с лесной нечистью, но до чего ж все это было интересно! Его давно забытое детство прошло при монастыре среди книг и служб, в темных кельях среди потемневших ликов святых, чьи прообразы сами зачастую проводили свою жизнь в лесах. Его детство ушло без лесных костров и песен у огня. Теперь, на Лысой горе, ему стало легко, чисто и свободно. Он в который уж раз увидел, как прекрасны огонь, ночь, звезды. Увидел, что ведьмы, лешие, оборотни страшны не более, чем деревья, солнце, вода. Они такие же дети природы, как и люди, а у природы нет ни чистых, ни нечистых детей. Всем дано поровну, всех она одинаково любит.

Действительно, даже в смерти нет ничего страшного, если жизнь прожита здесь, в этом прекрасном мире, а не в полутемных сараях с подслеповатыми окнами. Смерти не минует никто, но зачем же дожидаться ее среди каменных стен и мертвого дерева? Здесь, у костра в лесу было веселее.

Неожиданно та, которая держала его за руку, вырвалась из кольца, разбежалась и прыгнула через огонь в молоко дыма. С другой стороны она не появилась. Поп оглянулся вокруг. Никого это исчезновение не напугало и не удивило. Наоборот, из хоровода по одному стали вырываться то леший, то бес, то оборотень и прыгать через костер, пропадая в дыму. Никто из них обратно не выскакивал. Поляна наполнилась шумом и визгом прыгающих. Иногда через костер прыгали одновременно с разных сторон несколько существ, но это никого не останавливало, только кричали громче да задорней. Когда в белом столбе исчезла последняя русалочка, над Лысой горой воцарилась тишина, лишь сучья в костре потрескивали, швыряясь огненными брызгами. Поп остался один. Он боялся прыгать, хотя в глубине и понимал, что раз пришел и встал в круг, то прыгать надо. Тысячи мыслей пронесись в его голове одичалым табуном. Пронеслись и пропали. В голове, как на поляне стало тихо. Он разбежался и, не заботясь о том, чтобы поднимать полы потрепанной рясы, полетел над высокими лохмами огня. Ему показалось, что он попал в пургу или сильный туман. Глаза не видели ничего, только белизну, чистую, как лист бумаги. Он даже успел залюбоваться этой белой тишиной, когда на молочном фоне стали прорисовываться, словно выходя из тумана, контуры танцующих. Послышались голоса, и он ворвался в мир красок и звуков. «Как заново родился», — подумалось ему. Он выскочил с другой стороны костра на той же самой поляне, но здесь уже что-то изменилось, будто запахло по-другому. Его закружили веселые оборотни. Обнимали за плечи медвежьими лапами, хлопали по бокам волчьими хвостами. Он что-то запел с ними вместе и тут заметил, что венки у всех зазеленели. Из темных почек вырвались липкие листочки и цветы. Перед его глазами мотались маленькие дубовые листики. Венок распустился. Вокруг его головы наступало лето.