Альберт Иванов - Новые приключения Хомы и Суслика

— Говорю. Он нас подколет, мы — его. Вот этой спицей! Не сегодня, не сейчас, — предупредил он, — а в будущем. Если снова за своё примется.

— Замечательно! Он — нас, мы — его! — восхищался Суслик. — Я его насквозь проткну!

Тут он попытался расцеловать Хому на радостях. Чуть спицей друга не проткнул — прямо сейчас. Вместо Ежа — в будущем. Хома даже побледнел.

— Простите меня!.. — вдруг раздался чей-то жалобный голос.

Они обернулись. Из входа в нору торчала голова старины Ежа, испуганно помаргивая глазами-бусинками.

Он, оказывается, всё слышал. Он у выхода из норы загодя залёг, чтобы Суслик утречком спросонья на него невзначай налетел. Или йот Хома мог вскоре выйти и впотьмах наткнуться. Не станет же Хома здесь ночевать, когда своя нора рядом.

— Клянусь моими иголками, никого больше не трону, — плаксиво пообещал Ёж. — Кроме тех, кто на меня нападёт, в воду ли бросит, в яму заманит. Или спицей проткнёт! Насквозь, да? — угрюмо спросил он.

— Ещё глубже! — крикнул, опомнившись, Суслик.

— Моё слово твёрдое, как мои иголки, — с достоинством произнёс старина Ёж.

При слове «иголки» шерсть у Суслика разом встала дыбом и разом опала.

— Скучно мне на старости лет, — зафыркал Ёж. — А Лису можно трогать? — поинтересовался он.

— Лису можно, — мрачно разрешил Суслик.

— Значит, прощаете? — обрадовался старина Ёж.

Суслик с Хомой многозначительно переглянулись.

— Простить я тебя пока не могу, — сказал Суслик. — Пока у меня не зажило. А дальше…

— Посмотрим на его поведение, — прервал Хома.

— Тогда спасибочки. Извините, поклониться вам не могу. Тесно.

И Ёж исчез. Наверно, к Лисьей норе пошёл, чтобы приятно удивить её утречком, когда она проснётся и, зевая, выйдет. Тут уж не зевай!

Скучно ему, Ежу, на старости лет. Мало радостей в жизни осталось.

Суслик часто Хому до белого каления доводил. Своим, видите ли, высоким ростом.

Если бы Хома человеком был, он бы сразу нашёл достойный ответ. Хотя бы о малорослом Наполеоне вспомнил.

Но поскольку Хома в люди не вышел, он однажды и в своём животном мире высокий пример нашёл:

— Воробей сильнее Медведя. В сто раз, а может, и в сто один! Он сам себя в воздух поднимает!

Суслик нахмурился. Молчит, лоб морщит.

Он всегда хмурился, когда начинал думать. Потому что думать не любил. Тяжкая работа. На это у него соображения хватало.

— Я видел, — наконец сообщил он, — как один воробей кусок булки в клюве нёс — больше его самого!

— Вот. А воробей — маленькая птичка. Не журавль и не цапля!

— Но зато высоким, как я, быть приятно! — опять принялся за своё Суслик.

— А какой мне прок от тебя такого? — разошёлся Хома. — Был бы ты лошадью, я бы на тебе ездил. Был бы ты Совой, я бы на тебе летал!

— Если б я был Совой, — возмутился Суслик, — я бы тобой закусывал! А насчёт лошади… Ты и так меня заездил. Кто за тебя каждый день зарядку делает? Кто?

— Единственная от тебя польза, — нехотя признал Хома.

— Выискался, летать на мне вздумал, — продолжал ворчать Суслик, — как на Сове.

— Слышь, а я однажды во сне на огромной Сове летал, — похвастался Хома. — В ночном просторе!

— Ты? Ночью? На Сове? — расхохотался Суслик.

— Не на тебе же. Ты даже и без меня шага не пролетишь. Куда тебе!

— Пролечу! — разъярился лучший друг. — И не во сне, а наяву!

— Докажи!

— Докажи, расскажи, покажи… Вот Хома неверующий! А ну, пошли со мной.

Привёл Суслик Хому на обрыв над ручьём.

— Ну-ну, — усмехнулся Хома. — Повыше место выбираешь? Ты бы ещё на берёзу залез!

— Смеётся тот, кто смеётся последним, — стиснул зубы Суслик. — Гляди!

Разогнался, оттолкнулся он от края обрыва, взмыл ласточкой над ручьём — и бултых в воду. Хому даже брызгами окатило!

Вынырнул Суслик и вопит:

— Видел, как я летел? Куда больше твоего шага!

Хома очумело почесал затылок.

— Мы так не договаривались… Ты вниз летел, а не вверх!

— Как птица! И вверх, и вниз, — упорствовал Суслик. — В свободном полёте. На дневном просторе!

Хома потерянно молчал.

— Я даже с тобой на плечах могу с обрыва полететь, — уверенно заявил Суслик, подплывая к берегу. — Хочешь, попробуем?

Он быстро вскарабкался на обрыв, схватил Хому и стал, пыхтя, взваливать его себе на спину.

— Отпусти! — брыкался Хома. — С ума сошёл?

— Нет, признавайся, умею я летать или нет?

— Умеешь! — взмолился Хома. — Умеешь!

— Веришь теперь?

— Верю, верю!

— Убедился?

— Убедился! — отчаянно вырывался Хома. — Твоя взяла!

— В следующий раз, — неохотно отпустил его Суслик, — сначала подумай, а потом сомневайся.

Хорошо, что дело днём было. Не ночью.

Если бы Хому не Суслик схватил, а та же Сова, полетел бы Хома не на Сове, а под Совой. В когтях. И не во сне, а наяву!

Кто с петухами встаёт, к тому счастье придёт. Где и от кого услыхал Хома эту пословицу — неизвестно.

Может, она и не совсем точно такая, но смысл её точно такой. Мол, кто вместе с петухами на рассвете встаёт, тому — непременно удача во всём.

«Интересно… — подумал Хома. — Встать-то можно. В любой момент. Хоть с Сусликом. Да вот только где петухов взять?!»

Вообще-то рано поутру или вечером, если вслушаться, петухов слышно. Слабо, но доносится петушиное пение из деревеньки за гороховым полем.

«Ку-ку-в-ре-ку!» — Так именно не только Хоме, но и Суслику слышалось.

Из деревеньки заодно доносились и суматошные куриные голоса.

— Это куры: «Куда, куда?» — кудахчут, — определил как-то Суслик, — а петухи их «в реку» посылают.

— Зачем? — изумился Хома.

— Надоели они им — вот зачем. Если я тебе целыми днями над ухом буду орать: «Куда-куда-куда?», куда ты меня направишь?

— Куда подальше!

— То-то. А река, сам знаешь, далеко!

— Так… — подмигнул довольный Хома. — Петухов мы нашли.

— Опять, наверно, что-то задумал, — заподозрил Суслик.

— Надо бы одну мыслишку проверить, — уклончиво заметил Хома.

— Давай вдвоём проверять. Вдвоём-то мы с одной мыслью живо сладим!

Почему бы и нет? И Хома поделился с лучшим другом своей задумкой о той заманчивой пословице. Мол, вместе с петухами встанем, нам во всём удача будет!

Суслик враз оживился: