Александр Костинский - Невидимое дерево

Она — Розалинда — тоже помогает: клювом протыкает в разноцветном картоне дырки, в которые детвора и Шур Шурыч продевают нитки. Время от времени Шур Шурыч залезает под стол и там шуршит: «шур-шур-шур-шур-шур!»

Проснулась ворона, когда солнце только-только выкатилось на голубое небо, разбрасывая вокруг тёплые лучи.

Розалинда открыла глаза, зевнула, затем, отряхнувшись, забралась на сухой сук и начала делать зарядку. Она поднимала, опускала крылья и одновременно громко пела:

Песня разбудила Шур Шурыча. Он вылез из гамака, уселся рядом с вороной и тоже стал поднимать и опускать руки. Но вскоре это ему надоело, и он сказал:

— Ну всё! Пошли!

— Куда? — спросила ворона, продолжая выполнять гимнастические упражнения.

— Как это куда?! К Вике и её родителям. Всё-таки я, Розалинда, молодец, — похвалил сам себя Шур Шурыч. — Здорово это я с тапочками придумал.

Ворона перестала делать приседания и рассерженно посмотрела на Шур Шурыча.

— Вы, может быть, и бывший домовой и когда-то, возможно, могли приносить счастье, — сказала она обиженным голосом, — но тапочки, между прочим, принесла я. Это была моя потрясающе гениальная идея.

— Гениальная, — перекривил ворону Шур Шурыч. — А кто их приклеил? Кто их гвоздями прибил? А?! Нечем крыть! То-то же, — в свою очередь обиделся Шур Шурыч. — Ладно! — махнул он рукой. — Пошли к Вике!

— В таком виде? — ворона протянула Шур Шурычу зеркало.

Шур Шурыч взял зеркало и сердито заворчал:

— Такой степенный мужчина и нечёсаный. Позор! Немедленно отправляйся приводить себя в порядок.

Умывался Шур Шурыч шумно: фыркал, пыхтел, и брызги летели так далеко, что вороне пришлось перелететь подальше на верхнюю ветку и оттуда беседовать с Шур Шурычем.

— Представляешь, — говорил вороне Шур Шурыч, вытираясь большим вышитым полотенцем, — мы приходим, а девочкины родители, как голубки, рядышком сидят и…

— Крак это прекрасно! Я так и вижу, крак они друг с другом беседуют и время от времени улыбаются и смеются.

— Ага, — кивнул головой Шур Шурыч, — смеются, потому что телевизор смотрят или друг другу анекдоты рассказывают.

— Почему обязательно анекдоты? Может быть, сказки или загадки, — предположила ворона.

— Ты ещё скажи — былины. Не-е-т, сейчас все в основном анекдоты рассказывают. Сами рассказывают, сами слушают и сами громче всех смеются. Совсем люди разучились развлекаться. Раньше в игры разные играли, загадки загадывали, песни пели. А теперь?

— Слушайте! — воскликнула Розалинда. — У меня есть предложение. Давайте подарим родителям девочки книжку песен.

— А что, можно, — согласился Шур Шурыч и снял с ветки большую книгу, на обложке которой золотыми буквами было написано «Семейные песни». — Ну вот, — сказал он, спрятав книгу за пазуху, — теперь, кажется, всё, теперь можно идти. — И он вместе с вороной отправился к Вике.

Вика сидела в своей детской комнате и снова вертела кубик Рубика. Мама Вике говорила, что этот кубик очень способности развивает. А Вике нужно, просто необходимо развиваться.

«Если я хорошенько разовьюсь, — думала Вика, — родители будут на меня глядеть, радоваться, и им даже ссориться перехочется».

И почему только они ссорятся?

Вот вчера, например, когда тапочки увидели… вместо того, чтобы помириться, очень друг на друга обиделись. А чего, спрашивается, обидного в том, что тапочки к стене приклеены, — непонятно.

Особенно папа обиделся. У него даже пот на носу от волнения выступил. Вика знает, это с ним происходит, когда он очень чем-то расстроен.

«И почему он так расстроился?» — вздохнула Вика и тут вдруг услыхала знакомый голос:

— Здравствуйте, пожалуйста. А вот и мы!

Через окно в комнату впрыгнул Шур Шурыч.

Вслед за Шур Шурычем влетела и ворона.

— Добрый день, милая де… — умолкла на полуслове Розалинда и застыла, широко открыв большой клюв.

Шур Шурыч был поражён не меньше своей подруги. Они стояли и в изумлении разглядывали стены. Те самые стены, на которых они вчера так тщательно укрепили тапочки.

Сейчас тапочки были сорваны вместе с обоями, к которым были приклеены, и по всей комнате белели рваные, некрасивые пятна.

— Что это? — растерянно спросил Шур Шурыч.

— Где комнатные туфли? — не понимая, что произошло, спросила ворона.

— Их сорвал и выбросил папа, — опустила голову Вика.

— Но зачем?! Зачем он это совершил?! — воскликнула ворона. — Они ведь так кра-кра-красиво висели. Я ведь принесла самые лучшие. Можно сказать, музейные экземпляры.

— Папа решил, что это мама сделала… ему назло. А мама, наоборот, что это папина работа, — объяснила девочка.

— Что же ты им не сказала, что это мы всё устроили. Надо было объяснить! — воскликнул Шур Шурыч.

— Я хотела, а мама сказала, что ей сейчас не до сказок. Ей нужно переднюю в порядок привести.

— Так она же была в полном порядке. Неужели и в передней оторвали? — с дрожью в голосе спросил Шур Шурыч и направился к вешалке. Но здесь тапочек тоже не было.

— Их оторвала мама, — прошептала дрожащим голосом. Вика.

— Сильная мама у тебя, — вздохнул Шур Шурыч, глядя на то место, куда он вчера прибивал комнатные туфли. — Жалко… хорошие гвозди были.

— Вам жалко гвозди, а мне тапочки. Вы знаете, барышня, вы уж меня извините, но мне кажется, что ваши родители в старинных комнатных туфлях не очень разбираются. Ведь здесь были туфли второй половины девятнадцатого века, а некоторые даже первой, — продолжала сокрушаться ворона.

— Что вы, — заступилась за родителей Вика, — они, наоборот, ужасно во всём разбираются. Папа — старший инженер, а мама — старший экскурсовод. Они столько всего знают, столько знают…

— Знают они, может быть, и много, но вот в старинных вещах и в разной другой красоте не очень разбираются. Нужно их, Вика, переучивать! Перевоспитывать нужно. Это я тебе точно говорю. Вот скажи, что они по вечерам делают? — спросил бывший домовой.

— Когда как.

— Ну вчера, к примеру: пришли они домой, тапочки поотрывали, друг на дружку недобрыми глазами поглядели, а потом что?

— Потом телевизор смотрели. Папа — соревнования по боксу, а мама — концерт.

— Простите, но мне не очень понятно, — перебила Вику Розалинда, — краким образом? Крак могли они одновременно смотреть разные телевизионные передачи?

— Так и могли. У нас два телевизора. Один маленький, переносной у папы в кабинете, а другой в гостиной.

— Во-о живут — два телевизора имеют и всё равно ссорятся?! — ахнул поражённый Шур Шурыч. — Нет, перевоспитывать их нужно — это точно. Да, если бы у меня два телевизора было, — размечтался Шур Шурыч, — никогда бы с Розалиндой не ссорился.