Дагмар Нормет - Засыпайка в Таллинне

— Непременно! — подтвердила бабуля.

— А будет он лежать… — засомневалась Буратино.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивился папа.

— Я думаю, будет полезней, если мальчик оденется потеплее и поиграет в комнате, а то он будет все время вылезать из постели и прыгать по полу босиком в ночной рубашке. Так он еще больше простудится!

— Незачем ему прыгать! — строго сказал папа.

— Дети с температурой должны быть в кровати, — подвела итог мама.

На том и порешили, ведь папа и мама как будущие детские врачи знали свое дело лучше.

Мати остался в постели, выпил горячего молока с медом и поиграл с папой в кругосветное путешествие.

Потом мама принесла из киоска детский журнал и прочитала его Мати.

Потом пришла Буратино и принесла Мати апельсин.

Потом пришла бабуля и принесла Мати капли датского короля.

Потом пришел папа и сыграл с Мати партию в шашки.

И, наконец, домой вернулся дедушка и поиграл с Мати в детское лото.

И Мати решил, что болеть иногда очень приятно.

Ему стало грустно только когда все сели за стол, а ему пришлось есть в кровати. Так он и не посидел на праздничном обеде по случаю отъезда папы и мамы.

Каникулы в университете подошли к концу. Завтра утром студенты снова должны быть в Тарту. И вот мама с папой отправились на вокзал. Они постояли перед домом, глядя наверх, и помахали руками, но за метелью так и не разглядели своего маленького сына, который стоял в пижаме у окна и тихо лил слезы.

— Это еще что такое? — прозвучало за спиной Мати. — Босиком у окна! Марш в кровать! — Бабуля взбила подушку и разгладила простыни.

Мати послушно влез обратно в кровать и повернулся заплаканным лицом к стене.

— Ты бы поиграл во что-нибудь! — посоветовала бабуля.

— Очень нужно!

Бабуля растерянно посмотрела на правнука. Ей стало всерьез жаль мальчика.

— Знаешь что, — деловито сказала она, — я принесу тебе блокнот и цветные карандаши, а ты порисуй.

Бабуля принесла еще одну подушку, и теперь Мати сидел, удобно опираясь, с блокнотом на коленях и коробкой цветных карандашей в руках и думал, с чего начать.

Две страницы он изрисовал еще вчера. На одной росли удивительные грибы — клетчатые и в цветочек, а на другой — двуногая улитка беседовала со странной букашкой, у которой ног было видимо-невидимо. На самом-то деле Мати хотел нарисовать муравья, но папа сказал, что это обыкновенная сороконожка. Чистый лист ждал.

— А нарисую-ка я снежную бабу! — Мати вытащил белый карандаш и начертил большой круг. Но белый круг на белом был почти незаметен.

— Ничего, — решил мальчик и вывел еще один круг, чуть меньше, — это будет голова. Потом взял желтый карандаш и нарисовал здоровенный нос-морковку. Черным — глаза-угольки. А синим — ночной горшок-шляпу.

Мати разглядывал свою работу — вот тебе на, выходило, что нос-морковка, глаза-угольки и шляпа-горшок висят в воздухе, потому что самой снежной бабы вообще не было видно.

— Пустяки, — подумал Мати и обвел туловище и голову снежной бабы красным карандашом. Появились очертания снежной бабы, и тогда мальчик закрасил ее целиком в красный цвет.

Он глядел и удивлялся: такой снежной бабы ни у кого не было. Это была особая снежная баба.

И тут Мати вспомнил собаку из снега, которую Майли обозвала верблюдом, и ему захотелось нарисовать настоящего верблюда. Но как он выглядит? Ага — у верблюда должен быть горб! Один? Или два? Синим карандашом Мати провел волнистую линию.

— А чем мы займемся сегодня? — раздался вдруг совсем рядом знакомый хрипловатый голос.

Наконец-то! Мати уже боялся, что Засыпайка больше не придет, что он совсем забыл о своем друге.

— Ничего подобного! — воскликнул Засыпайка, который, как известно, иногда умел читать мысли. — Просто тебе и без меня было интересно.

Засыпайка примостился на углу стола и стал рассматривать рисунки. Очень оригинальная мысль! — похвалил он. — Красная снежная баба на берегу летнего моря.

— Это вовсе не море! — засмеялся Мати. — Это верблюд! — И он живо пририсовал к одному краю волны голову и передние ноги.

Получился довольно своеобразный волнистый верблюд.

— А почему у него четыре горба? — спросил Засыпайка. — Верблюды бывают двугорбые или одногорбые.

— А это очень верблюжий верблюд, — пояснил Мати. — Самый верблюжий верблюд в мире!

— А отчего он синий? Обычно верблюды желтоватые.

— У меня желтый карандаш сломался.

— Ну-ка, ну-ка, кажется, у меня должен быть карандашик, если я не ошибаюсь, — сказал Засыпайка и вытащил из кармана новенький, остро заточенный желтый карандаш.

Мати начал перекрашивать синего верблюда в желтый цвет. Но не тут-то было! Под его карандашом синий верблюд сделался совершенно зеленым.

— Кажется, самый верблюжий верблюд в мире еще и самый необычный верблюд в мире! — сказал Засыпайка.

— Само собой разумеется, — подтвердил Зеленый верблюд, сошел с листа и кивнул умной головой. — Перед вами единственное в своем роде животное, — гордо сказал он. — О, несравненные сыны Севера, не желаете ли прокатиться на моей спине?

— Не знаю, — заколебался Мати, — я болею, а на улице снег и вьюга…

— О, не стоит придавать значения таким мелочам! — произнес верблюд. — Соблаговолите принять к сведению, что простуда лучше всего излечивается на спине верблюда. Вперед, блистательные сыны Севера, я спасу вас из снежного заточения!

И вдруг они втроем — Засыпайка, Мати и Тупс — очутились на спине Зеленого верблюда. А так как это был самый верблюжий верблюд в мире, то между его четырьмя горбами нашлось удобное местечко каждому, словом, как в кресле!

Они двигались по бескрайней пустыне.

Повсюду был песок. Горячий песок. Один песок. И безоблачное, пронзительно-голубое небо. И немилосердно пекло солнце. А Зеленый верблюд все шагал. Шагал и покачивался.

— Засыпайка, боюсь, мне станет плохо, — пожаловался Мати.

— Это морская болезнь.

— Какая морская болезнь? Тут же нет никакого моря, ни капельки моря.

— О, не стоит придавать значения таким мелочам! — произнес Зеленый верблюд. — Соблаговолите принять к сведению, благородные сыны Севера, что я корабль пустыни, ибо иду по пустыне столь же уверенно, как корабль по морю. Так что, путешествуя на моей спине, не мудрено захворать морской болезнью.