Дагмар Нормет - Засыпайка в Таллинне

И вот уютная теплая комната, и Засыпайка блаженствует в удобном кресле.

За завтраком действительно вся семья была в сборе: Мати, его папа и мама, Буратино и бабуля. И еще там сидел лысый дядя с русой бородой. Похоже, это был дедушка, так трогательно заботившийся о божьих коровках.

Они заговорили, и поначалу Засыпайка ничего не понял.

— Мати, сиди как следует! — потребовал Мати.

— Я же сижу! — огрызнулась мама Мати ребячьим голосом.

— Нет! — строго заметил Мати. — Нельзя класть локти на стол.

— Мама, не хочу кашу! — заныла мама.

— Ага! — догадался Засыпайка. — Они играют в дочки-матери!

— Мати, не капризничай, — сказал Мати. — Кашу есть надо. От овсяной каши становятся сильными. Все лошади едят овес. А они вон какие сильные!

— Машины еще сильнее, а пьют бензин, — вставил папа. — Но я думаю, наш Мати бензин и в рот не возьмет.

— Нужно пить воду, — сказал дедушка совершенно серьезно. — От воды становишься сильнее всех.

— От воды? — удивился Мати.

— Да-да, от воды. Много сил вода дает, корабли вода несет! — пропел дедушка.

— Вот сейчас пойду и выпью целую ванну! — засмеялся Мати.

— Все поели? — спросила мама.

— Кажется, все, — сказала Буратино.

— Что надо сказать? — повернулся Мати к маме.

— Спасибо, — сказала мама.

— Молодец! — похвалил ее Мати.

— Сегодня мне надо закончить историю про рыб для детского радио, — сказал дедушка и пошел в свою комнату. Все стали быстро-быстро убирать со стола и носить посуду на кухню.

Мати взял свою тарелку, ложку и кружку. Остальные тарелки, ложки, ножи и вилки взяла его мама. Папа взял кофейные чашки и стаканы из-под молока. Буратино взяла хлебницу, масленку и сырницу, а бабуля — подставки для яиц и селедочницу.

На столе оставались еще кофейник и сахарница. И тут Засыпайка почувствовал неодолимое желание пожить семейной жизнью. Он схватил сахарницу с кофейником и понес их на кухню.

Встретив невидимого Засыпайку в прихожей, Буратино глазам своим не поверила: старинная сахарница и любимый кофейник проплыли мимо нее по воздуху, взяли курс на кухню и чинно приземлились на буфет.

Буратино, онемев от изумления, вернулась на кухню, но странно: никто ничего не заметил!

Она убежала к себе в комнату, плотно закрыла дверь, опустилась в кресло-качалку и принялась размышлять: неужели двадцать пять лет работы в кукольном театре довели ее до того, что она начинает видеть сказки наяву?

За свою долгую актерскую жизнь она была и Буратино, и Золушкой, и Красной Шапочкой, играла фей и колдуний, лис, зайчат и котят, была даже корзиной, настольной лампой и цветочной вазой. В кукольном театре все возможно! Но дома?

Что же дальше-то будет, если сами по себе гуляют такие привычные вещи, как кофейник и сахарница? Разве угадаешь, что придет на ум такому кофейнику или, скажем, паре туфель! Не мешало бы вести себя с ними повежливее: до блеска начищать кофейник и хорошенько протирать туфли, прежде чем ставить их в шкаф.

Пока Буратино в качалке одолевали такие мысли, мама мыла посуду, а Мати помогал ее вытирать. Правду сказать, вытирание продвигалось не очень успешно, потому что он то и дело подбегал к окну посмотреть, не исправилась ли погода. Но мело по-прежнему, поэтому папа, мама и Мати уселись на ковре и начали складывать из кубиков слова.

Папа сложил первый ряд, и Мати по складам прочел:

МЕ-ТЕЛЬ

Вслед за ним, постукивая кубиками, начала выкладывать слова мама, а Мати медленно читал:

ЗУЛЯ-КАПРИЗУЛЯ

СВЕТИТ СОЛНЫШКО

ЦВЕТУТ ЦВЕТЫ И ПОЮТ ПТИЦЫ

Папа сразу же составил ответ, и Мати читал дальше:

СОЛНЦЕ ПРОПАЛО

У ЦВЕТОВ СПЯЧКА

А ПТИЦЫ НАДЕЛИ ШУБЫ И СИДЯТ ЗА ПЕЧКОЙ

В эту минуту кто-то постучал в окно. Серенькая птичка с черной головкой, белым воротничком и желтой грудкой заглядывала в комнату.

— Видишь, синице пора завтракать, — сказала бабуля, принесла из кухни кусочек сала и пристроила его в кормушку. Вскоре появились еще две синицы и начали усердно, но аккуратно соблюдая очередь, поклевывать сало.

Между тем метель стихла, и на улице заметно посветлело.

Наконец папа сказал:

— Ладно, хорошего понемножку! Пошли во двор!

— Пошли! — обрадовался Мати.

— Слишком сыро, — возразила мама.

— Не беда, что мы — сахарные, не растаем, — решил папа и живо собрал кубики.

— Тупс тоже пойдет, ладно? — заныл Мати.

— Куда ж он денется? — сказал папа.

В ответ на это Тупс издал звук, похожий больше на петушиный крик, чем на лай, и пока все одевались, он прыгал вокруг как шальной и визжал от радости: по его мнению, на свете не было ничего приятнее прогулки!

— На улице просто загляденье: снег мокрый и отлично лепится, — заметила Буратино. — У вас выйдет бесподобная снежная баба. Ах, как я вам завидую. Но ничего не поделаешь — через час мне в театр.

Буратино была права: лучшей погоды для снежной бабы не придумаешь!

Мати, папа и мама скатали три снежных кома: один огромный, другой чуть поменьше — для туловища, и третий еще меньше — для головы. Прилепили руки, потом мама принесла из подвала старый синий горшок, здоровенную морковку и два кусочка угля. Горшок стал шляпой, морковка — носом, а угольки — блестящими глазами. И как только у снежной бабы появились глаза, она будто ожила.

Это понял и Тупс: он сразу подобрал хвост, шерсть у него на загривке встала дыбом, рыча и гавкая на бабу, он медленно попятился.

Папа с мамой пошли в киоск за газетами, а во дворе…

— Почему у нее на голове горшок? — спросил вдруг кто-то у Мати за спиной. От неожиданности он вздрогнул и оглянулся.

Это была Майли из дома напротив. Вообще-то она ходила в детский сад, но по воскресеньям сидела дома.

— Какой же горшок! — обиделся Мати. — Это шляпа.

— Нет, горшок! — уперлась Майли, и Мати понял, что спорить бессмысленно. Никогда ему не удавалось объяснить Майли что-нибудь или поиграть с ней, потому что Майли на все смотрела другими глазами. Вот как сейчас.

Конечно, это был горшок, старый, продавленный горшок. О чем тут спорить. Но горшком он был до тех пор, пока Мати не водрузил его на голову снежной бабе. Тут он сразу превратился в фасонистую шляпку. Это же ясно, как дважды два!

— А для чего эта морковка? — снова спросила Майли.