Александр Дорофеев - Солдатские сказки

Летит карета, шестериком запряжённая, мимо гауптвахты, мимо тюрьмы, подкатывает прямо к царскому дворцу.

«Да, пышная у нас свадьба! — думает солдат. — Досадно, что не успел кубок во здравие осушить! Теперь навряд ли придётся».

На дворцовом крыльце генералов видимо-невидимо. И все гурьбой вокруг одного крутятся, честь отдают, государем величают. А государь этот — ну вылитый охотник Ванюша!

Подзывает он солдата:

— Здорово, служивый! Не признал что ли?

Солдат вытянулся по струнке, глазом не моргнёт, не дышит.

Обнял его молодой царь:

— Не робей, служба! Разбойники тебе нипочём, а перед государем-то чего бледнеешь?

Ещё можно понять, если солдат смутится. А полковому командиру, это нынче совсем не к лицу! Заказывай, кстати, новый мундир, да проси, братец, чего душа пожелает, — всё исполню!

Кое-как собрался солдат с мыслями, заглянул в душу:

— Вот что, царь-батюшка, не успели мы на постоялом дворе кубки во здравие опрокинуть.

А перед военным походом — это дело не лишнее!

Тут же махнул рукой молодой государь, и появились кубки, полные вина. Опрокинули, как полагается, и расцеловались.

Государь и говорит:

— Заканчивай, господин полковник, войну, которой ни конца, ни края! Выбирайся из неё, как из того дремучего леса, — с победой! А я уж, слово даю, сберегу тебе Божью голубку и золото в приданное. Как вернёшься, свадьбу сыграем!

Хорошо сказал молодой царь-батюшка!

После таких слов, отчего не опрокинуть ещё один кубок во здравие.

И войну-то, глядишь, волей-неволей, а закончишь побыстрее — самой, что ни на есть, полной победой!

Когда дерёшься за скорую свадьбу, никакой враг не устоит…

Служил солдат на царской службе. Год служил, два служил, пять лет служил и десять, а всё не выходит ему срок. Царская служба — она долгая.

Солдат домой пишет — поминать велит.

Стоит на часах, да так тоскует, так охота на родине побывать — ну, никакого терпежу!

— Хоть бы, — говорит, — какой чёрт меня туды снёс!

А чёрт, конечно, тут как тут. Только помяни!

— Это ты, — говорит, — звал меня? Чего надо?

— Да вот домой на побывку охота.

— Что ж, — говорит чёрт, — устроить можно. Это для меня пустячное дело. А чем платить будешь?

— Бери последний пятак! У солдата, прости, за душой больше пятака не бывает…

— На кой мне твой пятак?! — плюнул чёрт, — А коли душу отдашь, возьму!

— Если сгодится, так забирай, — говорит солдат, — Тут другая загвоздка! С поста уходить заказано — присягу давал…

— Ну, постою вместо тебя, — говорит чёрт. — Авось не тресну!

И порешили они так: солдат в своей деревне год поживёт, а чёрт за него отслужит.

— Скидывай амуницию! — торопит чёрт. — А вместе с ней и душеньку выкладывай.

А солдат не согласен.

— Э, так дело не пойдёт, — говорит, — Вперёд платить не буду. Солдатская душа не балалайка. Как же я без души домой приду? Да и кто тебя знает, чёрта, — может, обманешь.

— Несговорчивый вы народ, солдаты, — поморщился чёрт, — Ну да ладно, вернёшься — рассчитаемся.

На том и сошлись.

Солдат казённое обмундирование с себя скинул, и, моргнуть не успел, — дома очутился.

А чёрт вместо него на часах стоит.

Подходит к нему генерал. Видит, выправка у часового что надо. Глазами, как полагается, начальство ест. А вот с ремнями беда. Им бы крест-накрест через грудь, а они через плечо болтаются

— Эт-то что такое? Почему кавардак? — хмурится генерал. — Надеть по уставу!

Чёрт и так, и сяк — и мнётся, и ёжится, да никак не приладит ремни…

Но генерал долго не ждёт.

— Болван! — кричит, — Раззява! Проучить его хорошенько!

Генеральский приказ, что отцовский наказ. Стали чёрта учить. Каждый день учат — порют розгами.

И вроде бы всем хорош солдат! Службу несёт справно. Ну, не к чему придраться, кабы не эти ремни. Учи ты его, не учи, а болтаются, хоть плач, через плечо. Конечно, мудрено смекнуть, откуда у солдата такое упрямство.

— Ну, дурья башка! — просит ротный, — Чего тебе стоит, братец? Присобачь ты их по форме, — крест-накрест!

Да где ж это видано, чтоб у чёрта крест на груди?!

Долго учили его — то розгами учили, то плетью, а то и шомполом.

Вот уже условленный год подходит к концу. Ждёт чёрт, недождётся, когда солдат вернётся. Стоит на посту, зорко по сторонам глядит — не прозевать бы солдата.

И видит — ползёт-пробирается кто-то к оружейному складу. Ночь такая тёмная, что другой бы и не заметил. А чёрт мигом подскочил, как из-под земли вырос. Хвать лазутчика за шиворот и в тюрьму сдал.

«Совсем я осолдател! — размышляет чёрт, — Не хватало ещё мне, чёрту, злодеев ловить!»

Так-то, может, и мыслит, но маленько даже гордится.

На другой день зовут его к генералу. Награда ждёт, Георгиевский крест за поимку злоумышленника. И хочет генерал самолично на грудь его приколоть. Уж коли такое геройство, то ремни не в счёт, о ремнях можно и забыть на день.

А чёрт думает: «Всё, крышка! Влип! Сгорю под крестом, словно лучинка! Как бы убраться втихомолку, подобру-поздорову?»

— Дозвольте, — говорит, — ваше высокоблагородие, отлучиться, портянки сменить. Хочется в свежих принять награду!

Генерал поморщился, но делать нечего, отпустил.

Завернул чёрт за угол, да нос к носу с солдатом столкнулся.

— Ах, братец! — возликовал чёрт. — Вот спасибо, не подвёл — минута в минуту! Сейчас тебя крестом угостят!

Скинул амуницию, и бежать со всех ног без оглядки. Про душу солдатскую и не вспомнил.

А солдат получил от генерала награду и, как ни в чём ни бывало, службу несёт.

И ремни на нём по форме — крест-накрест. И Георгий на груди. А главное — душа на месте.

Отслужил Карап в солдатах двадцать пять лет — полный казённый век.

Ну, а после отставки, известно, каждый солдат — сам себе голова. Если, конечно, голова ещё цела.

Вернулся Карап домой, в село Пустые Горшки. А дом-то уж пуст. Родители не дождались, померли. Братья и сёстры кто куда разъехались.

Вот, чтобы от тоски не лопнуть, нанялся Карап сельским пастухом. Каждое утро пригонял на луг стадо — в большинстве знакомых коров.

Трава на том лугу была райская — сочная, сладкая, как-то особенно муравна. Воздухи нежны и легковетрены. И всякое соцветье — клевер, василёк, донник, короставник — мило глазу. Уместна и музыка, вроде бузиновой дудочки, которой Карап веселил коров. У весёлой-то коровы, говорят, молоко цельней.

Редко, конечно, но бывают такие места, где всем хорошо.

Например, в бане — хорошо многим, а иным дурно.

А на Караповом лугу — благодать и умиротворение. У коров, право, такой вид, будто не стадо жвачных, а отряд природоведов. В глазах — мысль и разные вопросы.