Энрико Новелли - Чуффеттино

— Ой, я больше не могу, — проговорил мальчик с глазами, полными слез.

— Успокойся, сын мой. Я стар и бегать уже не могу. К тому же на все надо время…

Наступила ночь, когда они добрались до первой площадки лестницы.

— Скажите, сколько еще этажей? — спросил Чуффеттино едва слышным голосом.

— Теперь уж немного, мой мальчик, всего только двенадцать.

— В таком случае я умру, не дойдя.

— Успокойся дитя… успокойся.

— Но я так хочу есть!..

В двенадцать часов ночи они дошли до 6-го этажа.

— Послушайте, я сейчас сяду и дальше уж не поднимусь, — выбившись из сил, прошептал мальчик.

— Делай, как знаешь. Я помочь тебе не в состоянии. Мне 200 лет, и летать я не могу. Когда я был твоего возраста, я употреблял, чтобы подняться на все эти этажи, не более пяти часов.

На заре они добрались до 12-го этажи. Мудрец вложил ключ в замок, отпер дверь и вошел в свою квартиру в сопровождении Чуффеттино.

В передней старик сел в кресло и предложил сесть также и мальчику.

— Для чего мне садиться? — спросил этот последний.

— Ничего не надо делать, не подумавши. Для чего мы пришли сюда?

— Чтобы поесть, конечно.

— В таком случае подумаем хорошенько: действительно ли нам так нужно сейчас поесть? Мудрецы, ты знаешь, никогда не начинают никакого дела, не рассмотрев его со всех сторон.

— Уф!..

— Успокойся, сын мой, не забудь, что мне не 10, а 200 лет.

Четыре часа спустя, они входили в столовую.

— Наконец-то, — проговорил Чуффеттино, садясь за стол в то время, как старец направился к буфету и достал из него два стакана и две бутылки странной формы. Поставив все это на стол, он наполнил оба стакана, налив в каждый из них поровну из каждой бутылки, и один из стаканов подвинул к Чуффеттино.

— Кушай, — сказал он ему.

— Что кушать? Не понимаю. То, что вы даете мне — не еда, а питье.

— Это — моя пища. С тех пор, как я потерял последние зубы, я питаюсь только вот этим «Элексиром долгой жизни».

— Какой скверный цвет и отвратительный запах! — проворчал Чуффеттино, зажимая нос и проглатывая залпом элексир, точно это было касторовое масло.

— Тебе нравится? — спросил старец, который с видимым наслаждением медленно опорожнил свой стакан и тщательно облизывал свои губы и усы.

— Очень хорош… — еле успел пробормотать Чуффеттино, а в следующую затем секунду он вскочил со своего места с исказившимся болезненной гримасой лицом: внезапная, мучительная судорога желудка заставила его вернуть на белоснежную скатерть стола весь проглоченный им «Элексир долгой жизни». — Очень… очень… ой, ой… ой…

Старец помертвел. Он грозным жестом протянул свой длинный тощий указательный палец по направлению к Чуффеттино:

— Что?!.. Что ты сделал? — произнес он полным негодования и угрозы голосом.

— Что делать! В конце концов, вы сами виноваты… приглашать гостей и заставлять их пить такую…

— Что?!? Ты осмеливаешься?

— Да, да, — с жаром продолжал мальчик, — и сейчас я еще более голоден, чем раньше? Вы должны дать мне за это крылышко цыпленка или кусок колбасы…

— А! Хорошо. Ты получишь.

С этими словами старец подошел к Чуффеттино, взял его под мышку и потащил его через Город Ученых к городским воротам. Там он передал его уже знакомому нам сторожу.

— Выбросьте за ворота этого круглого идиота, — сказал он ему. — И если только когда-нибудь он снова попробует сюда явиться…

Сторож взял Чуффеттино и, как какой-нибудь мяч, далеко забросил его на соседнюю луговину.

— Умираю, — произнес мысленно наш герой, падая в мягкую траву… — Прощай, мама… прощай, отец!..

И решив, что он уже умер, Чуффеттино… крепко заснул. Когда он проснулся, солнце стояло уже высоко на безоблачном небе.

— Вот что случается с такими неучами, как я, — ворчал себе под нос Чуффеттино, удаляясь от Города Ученых. — А хуже всего то, что я ничего не ел! И поделом мне, потому что, если бы я слушался папы и учителя, то все было бы по другому, зато когда я теперь попаду домой, то вот уж буду старательно учиться и слушаться!! Отец и мама будут плакать от радости, что у них такой хороший сын… А когда вырасту — получу великолепное место и буду загребать золото лопатами! А жители Коччапелато будут охать и ахать от изумления и говорить: «Посмотрите, ведь, это наш Чуффеттино — тот самый Чуффеттино, который раньше был таким сорванцом, таким лентяем! А теперь он председатель Совета Министров! Что за удивительный талант!» Да… А что же я сделаю на свои миллионы?!. Прежде всего куплю отцу новую пару всю из серебра и золота, а мамочке — серьги с блестящими, как солнце, камешками… А сам я ничего не буду есть кроме сливочных пирожных и буду спать на перине! А! вот, наконец, какая-то мельница. Тут-то уж мне наверно дадут поесть.

У порога мельницы, к которой подошел наш мальчик, стоял, заложив руки за спину и покуривая из старой алебастровой трубки, сам мельник. Чуффеттино подошел к нему.

— Добрый человек, — сказал он ему, — не дадите ли вы мне немножко хлеба с маслом и колбасы?

— Нечего сказать, ты довольствуешься немногим, — ответил мельник, смеясь. — Но скажи мне, пожалуйста, — почему это я должен дать тебе хлеба, масла и колбасы?

— Почему?! Очень просто: потому что мне очень хочется есть.

— Но ведь я, когда мне хочется есть, не прихожу к тебе и не прошу, чтобы меня покормили.

— Это правда, — пробормотал Чуффеттино, слегка смутившись, — но я думал…

— Если тебе всего этого так хочется, то ты можешь заработать.

Чуффеттино сделал гримасу.

— Что же я должен сделать? — спросил он.

— А вот что: у меня испортился сегодня мельничный жернов, помоги мне его починить.

Чуффеттино опять сделал гримасу.

— Ну, это дело совсем не для меня, — сказал он, — тут нужен рабочий…

— В таком случае, милейший мой миллионер, оставайся со своей гордостью, а я останусь со своим хлебом.

— Очень великодушно с вашей стороны, нечего сказать!

— А тебе разве не стыдно в твои годы, здоровому и крепкому, не хотеть ничего делать?

— Но если я никогда не чинил жерновов и не желаю портить рук такой работой.

— Бездельник ты несчастный.

— Может быть, я и бездельник, но…

— А чем занимается твой отец, скажи-ка мне, пожалуйста?