Владимир Рутковский - Бухтик из тихой заводи

— Кажется, я её где-то видела, — сказала Чара, взглянув на Олю. — Вот только не припомню где.

— Ты видела её вчера, — напомнил Бухтик. — Они с Серёжей укрепляли корни.

— Нет, я её видела гораздо раньше.

Похоже, что и Барбуле пришла в голову та же мысль. Несколько раз он внимательно поглядывал то на Олю, сидящую на берегу, то на собственную дочь. И вдруг воскликнул:

— Да вы же похожи! Вы же как две капли воды!

— Я давно это заметила, — вмешалась Квакуша.

— Они и характером похожи, отец, — сказал Бухтик. — Помнишь, как Оля укрепляла корни твоей ивы? Так же заботливо, как Чара ухаживает за родником.

Одна только Омаша не участвовала в разговоре. Не отрываясь смотрела она на детей и думала: «Вот попадитесь мне ночью. Надо заманить их в полнолуние на поляну для танцев».

— Все собрались? — спросил Бухтик и хлопнул в ладоши: — Даю сигнал!

Оля сидела на берегу, вздрагивая при каждом шорохе.

— Они уже смотрят на нас? — шёпотом спросила она.

— Они всё время на нас смотрят, — ответил Серёжа. — Но ты не бойся. Считай, что мы здесь одни.

— Я стараюсь не бояться, — дрожащим голосом сказала девочка.

Возле камышей с громким всплеском вскинулась рыба.

— Это сигнал, — понял Серёжа. — Можно начинать!

донеслось до заводи.

И все, кто слушал Олю, представили себе этот дуб. На краю непроходимого леса, куда даже ворон не залетает, стоит он, непоколебимый и могучий. Ни один листик не шевельнётся в его густой кроне… А где-то неподалёку глухо ударяет в берег тяжёлая океанская волна.

Там чудеса: там леший бродит,

Русалка на ветвях сидит…

— Правильно, — прошептала Чара. — Леший — это Дава…

Но Барбула приложил палец к губам, и маленькая русалка замолчала.

А Оля читала дальше:

И снова увидели все дремучую чащу. Слышался скрип гальки под мерными, медленными шагами морских витязей… Где-то в глухомани раздавался дикий, неистовый хохот филина. И хохот этот предупреждал о том, что скоро здесь пролетит ступа с Бабою Ягой. А вот и сама Баба Яга — костлявая, с растрёпанными патлами… Куда спешит она? Кому несёт беду?

Уже давно отзвучал голос Оли. Уже давно дети поднялись и ушли, а водяные жители всё ещё молчали, поражённые тем, что они услышали.

Наконец хозяин заводи прокашлялся и торжественным голосом произнёс:

— Отныне я, хозяин всех здешних мест, наказываю заводь эту называть Лукоморьем. А ольху, возле которой сидела Оля, — именовать дубом зелёным…

— Не может ольха быть дубом… — вмешался Бухтик.

— Не перебивать! — прогремел властный голос хозяина заводи. — Как я сказал, так тому и быть!.. А тебе, Бухтик, ещё одно задание: узнай у Серёжи адрес дядьки морского и напиши ему письмо от моего имени. Так, мол, и так, здравствуй, дядька морской! Шлёт тебе братский привет речной дядька Барбула. Ну, и так далее… Оказывается, у меня братья есть, — довольно заметил он и, повернувшись к сыну, строго окончил: — Только чтобы без всяких твоих переводов было, понятно?

— Понятно, — сказал Бухтик.

Когда водяные жители начали расходиться по домам, к брату подплыла Омаша.

— Ты не мог бы пригласить детей на праздник полнолуния? — спросила она. — Ну хотя бы одного Серёжу.

— Да, Серёжу надо позвать.

— Ты мне обещаешь?

— Обещаю, — сказал Бухтик.

О, если бы он мог хотя бы на минуту задуматься о странном предложении Омаши! Тогда бы он многое понял и, наверное, заранее отвёл бы опасность, нависшую над Серёжей.

Неизвестно, был Бухтик видимым в ту тёмную ночь или нет. Ведь в ночном мраке его лицо всё равно не удалось бы рассмотреть. И казалось, что от реки к санаторию сама собой движется светлая пижама. Она остановилась под Олиным окном, и на подоконник легли цветы.

Эти цветы просила передать Чара.

— За чудесные стихи, — сказала она. — И за иву, и за… всё.

Барбула тоже предложил выбрать для Оли что-нибудь из своих драгоценностей.

— Можешь даже зеркало ей подарить, — сказал он. — Мне ничего не жалко для неё.

Но Бухтик отцовского подарка не взял.

— У них зеркал хватает, — объяснил он и, заметив, как огорчённо вытянулось лицо хозяина заводи, поспешил добавить: — Кроме того, им больше нравятся разные добрые слова.

— Какие?

— «Спасибо», например…

— Тогда передай Оле целый мешок моих «спасибо», — сказал Барбула. Затем он немного подумал и расщедрился окончательно: — Или даже два. Не забудешь?

— Я постараюсь, — пообещал Бухтик.

Это было несколько минут назад.

Светлая пижама ещё немного постояла под Олиным окном. Затем неслышно поплыла обратно к реке.

Но до речки она не добралась. Поравнявшись с колодцем, пижама остановилась, и голос Бухтика задумчиво произнёс:

— Может, здесь заночевать?.. А почему бы и нет?

После этого пижама перевесилась через бетонированный сруб и исчезла…

На дне колодца было очень тихо. Так тихо, что даже в ушах звенело.

Бухтик улёгся на мягкие водоросли, которые заранее принёс из реки, укрылся Серёжиным полотенцем и удовлетворённо вздохнул.

Высоко над ним дрожала одинокая звезда.

«Наверное, от холода, — решил он. — Что ж, сама виновата. Не надо было забираться в такую даль…»

А вот он, Бухтик, ни в какую даль забираться не намерен. Ему и здесь неплохо. Отец, Чара, чудесный друг Серёжа — чего ещё желать? Даже два дома есть у него!

— Хорошая жизнь, — вполголоса произнёс Бухтик. — Замечательная!

Он повернулся к стенке и через минуту уже тихо посапывал.

Наутро первыми всполошились повара.

— Вода что-то не идёт, — сообщили они дяде Косте. — А нам завтрак надо готовить.

— Сейчас узнаем, в чём дело, — ответил он и скрылся за дверями водокачки.

Здесь его разыскала тётя Клава.

— Умываться нечем, — произнесла она с порога. — А дети уже начали просыпаться.

Дядя Костя не отвечал: ему было некогда. Он лихорадочно возился с насосом.

— Так будет вода или нет? — помолчав немного, спросила тётя Клава.

— Будет, — отозвался дядя Костя и мрачно добавил: — Только неизвестно когда…

— Как это — неизвестно? — переспросила тётя Клава, покраснев от гнева. — Зачем ты сюда поставлен?

— А что я могу сделать? Смотри, что получается!

Дядя Костя нажал на одну из кнопок. Насос натужно загудел, словно автомобиль, взбирающийся на крутую гору. Дядя Костя поспешно выключил его.