Ирина Балина - Крот Филипп и мышка По

– Я… я… – лепетал лис, – я, действительно, хотел её съесть.

– Ну, довольно! – возвысил голос судья. – Довольно пугать здесь всех своими лисиными рассказами.

– Довольно! – презрительно выкрикивали присяжные.

На полянке, где проходил суд, в тени большого ствола старой ивы укрылось семейство кроликов. Их отец сидел среди свидетелей, неподалёку от Филиппа.

– Прошу дать мне слово, ваша честь! – выкрикнул он, подняв лапу.

«Дорогой мой Эдмунд, помолчи, не ручайся за этого зверя. Он идёт своей дорогой, и нам с ним не по пути», – думала крольчиха и сильнее прижимала к груди Пушинку и Найки.

– Возможно, вы не знаете, – не дожидаясь позволения, продолжил Эдмунд, – но этот лис всегда пользовался доверием нашей кроличьей семьи, которое давно заслужил верной дружбой и совершенно безобидным поведением.

Лис сжал зубы и опустил морду.

– К примеру, он часто навещал нас, не причиняя нам никаких неудобств.

Лис сжался, а шерсть на нём вздыбилась.

– Всегда был весел и приветлив, никогда не грубил и не злился.

Задёргался кончик носа.

– Заботился о нашем семействе.

Закачал головой.

– И даже думал о нашем будущем!

Застонал.

– Хотел помочь нам с переездом!

Завыл!

Все вздрогнули. Стражники отшатнулись и тут же взяли себя в лапы, вспомнив о клетке.

– Ему же больно, ослабьте в конце концов путы! – выкрикнул Эдмунд, жалобно глядя на судью.

– Эд! – вымолвил лис, – Эд, прошу, не защищай меня!

Все дружно замолчали, боясь пропустить мимо ушей что-то важное. Лишь птицы продолжили чирикать в кроне дерева.

– Я этого не заслужил!

– Взгляните на него, он совершил ошибку, он сожалеет, ещё и скромен, укоряет сам себя! – кролик развёл лапы в сторону и затряс ими, взывая к пониманию присяжных.

– Кролик Эдмунд, вы, без сомнения, наш честный друг и добрый сосед, – сказал судья, – и нам всем трудно пренебречь вашим свидетельством. Но…

– Судья! – услышали все голос подбежавшей Марты. – Мой муж бывает и наивен, но ради безопасности семьи на риск бы не пошёл. Я и сама была, как вы минуту назад. Но теперь я вижу, вижу ясно, что лис хорош, он просто оступился. Как я ошибалась! Эд, прости меня, Эд, что я тебе не доверяла.

Они обнялись.

– Ничего, дорогая, всё в порядке.

Настроение толпы значительно изменилось после того, как за лиса вступилось целое кроличье семейство, которое все в лесу любили и уважали. Одна лишь По продолжала смотреть на Гилберта пронзительно требовательным взглядом. А ему становилось всё хуже и хуже, он начал метаться по клетке и с каждым оправдательным словом в свой адрес стонал всё громче.

– Эдмунд, Марта!.. – выкрикивал он.

– Помогите же ему, – махал лапами кролик, – сейчас я…

Эдмунд подобрался поближе к клетке и попытался отстранить преградивших ему путь стражников. Казалось, что уже никто не был против освобождения лиса. Под въедливым взглядом мышки пасть лиса раскрылась, и он произнёс (сначала тихо, а потом почти крича): «Я виноват не только в том, что хотел съесть мышь… Я виноват в том, что вы все ЛИШИЛИСЬ ДОМА!». Толпа зашепталась, а лис продолжал: «Я всех вас выгнал сначала из ваших домов, а потом и из вашего леса. Я был обходителен и хитёр. Я был дружелюбен с вами, но дружить с вами не было моим намерением. Я искал землю для охоты. Охоты зверя большого, страшного, рядом с которым вы и минуты бы не остались целы! Я отнимал ваши дома и отдавал их вашему свирепому врагу, пострашнее, чем я».

Всеобщее оцепенение зазвенело в воздухе. Некоторым стало трудно дышать, у других закружилась голова, а кто-то и вовсе упал без чувств. Лис вперился глазами в По, теперь ему стало легко смотреть на неё, а она, наконец, отвела взгляд. Поляна разразилась оглушительной тишиной. Никто ничего не понимал, у всех перед глазами стоял туман, а когда он рассеялся, случилось вот что:

– Звери! – обратился ко всем Эдмунд, – Друзья мои! Добрые соседи! Нам стало очевидно, что лис достоин глубочайшего порицания и величайшего наказания. Но позвольте мне задать вам последний вопрос – чем обернулось бы это дело, если бы сейчас он смолчал? В момент, когда мы уже были готовы простить и отпустить его, он признался в своих преступлениях и признал свою вину, раскрыл нам правду, которую мы могли бы никогда не узнать. Почему он это сделал, если не из раскаяния? Если не из желания открыть нам правду и обвинить самого себя? Разве это – не знак исправления? Разве это не заслуживает нашего снисхождения? Речь кролика прервалась отрывистыми рыданиями дам.

– Эд… – услышал кролик шёпот из клетки, – Эд, подойди…

Эдмунд приблизился к лису с сочувственным видом.

– Я так рад за тебя, Гил, – зашептал он в ответ, – ты молодец! Ты смело признался во всём. Я тебя не виню. Остальные тоже простят тебя, дай только время. Я горжусь тобой. Да, Гил, горжусь. Ты сделал много зла, но то, как ты поступил сейчас, сотрёт его следы и даст почву для ростков будущих добродетелей.

Кролик чувствовал, что присутствует при преображении души, каком-то чудесном и тайном событии, которое происходит внутри незаметно, но так сильно влияет на всё вокруг. И он был прав. Вот только речь шла не об одной душе.

– Эд, лес сгорел из-за меня.

Кролик замер и произнёс: «Повтори ещё раз, что ты сказал?».

– Я поджёг ваш дом, Эд, я держал её в лапах, я принёс её в ваш дом, я бросил тлеющую головёшку на пол, в солому, всё вспыхнуло… Но вы же никак не хотели уходить, Эд… Я не знал, что сгорит весь лес. Я не хотел…

Перед глазами кролика выросла Марта, не настоящая, нет, – представление о ней. Настоящая Марта сейчас была с детьми там, за стеной толпы, восхищённая им, Эдмундом, его речью, признанием Гилберта, сочувствующая, простившая, счастливая. «Что я скажу им? – думал кролик, – для себя-то я уже всё решил».

Эдмунд опустил лапу на голову лиса, что-то сильно пульсировало под шерстью, будто зверь только остановился от бешеного бега. Они постояли так пару минут. Толпа позади умилённо вздыхала, изредка подавляя возмущение отдельных представителей.

– Кто этот зверь, что заставлял тебя? – наконец вымолвил Эдмунд.

– Медведь, – прохрипел лис, не поднимая морды.

Кролик повернулся к присяжным.

– Дорогие соседи, добрые друзья! – снова начал он слегка дрожащим голосом, – наш враг – не лис. Наш враг там, на другом берегу, под остатками леса, что мы раньше знали. Он больше не сможет никому причинить зла. Давайте же возьмёмся за постройку новых домов. Мы многое пережили в тот день, но худшее теперь позади. Начнём же нашу новую жизнь здесь с доброго и милосердного поступка – простим и отпустим лиса!