Антология - Новые сказки. Том 1

Отец Шапочка подошёл к железным, наглухо заделанным изнутри деревянными досками воротам, открыл маленькое окошко, посмотрел на дорогу, удивился, просунул голову через железные прутья, повертел головой направо, налево, ещё больше удивился: за воротами никого не было. Удивление невозмутимого Отца Шапочки было понятно: на острове за стенами монастыря позвонившему в колокольчик спрятаться было негде. Отец Шапочка пожал плечами, закрыл окошко, но едва развернулся и настроился продолжить прерванную молитву, как снова раздался настойчивый «дзинь-дзинь». Отец Шапочка снова распахнул окошко, снова выглянул и огляделся – никого. Для очистки совести монах адресовал сдержанное отеческое слово водной глади и немного подождал ответа. Но вода оставалась даже в таких странных обстоятельствах молчаливой и спокойной. Отец Шапочка снова пожал плечами, закрыл окошко, развернулся – и вновь услышал «дзинь». Монах понял, что сегодня с ежеутренней молитвой в стенах монастыря покончено, сбегал в келью за табуреткой, прихватил молитвенник и, уютно устроившись на травке за воротами монастыря, стал ожидать следующий «дзинь».

Сахарник, а это был именно он, не заставил себя долго ждать. Отец Шапочка увидел, как небольшое облако голубого тумана сгущается перед воротами «Серой обители», приобретая очертания худенького, почти прозрачного белобрысого паренька лет двенадцати в белом холщовом плаще с капюшоном. Встав на цыпочки, парнишка дёрнул за верёвку колокольчика и тут же начал растворяться в тумане.

– Доброе утро! – быстро поздоровался Отец Шапочка, пока было кому желать доброго утра. Правда, судя по голосу, доброжелательность Отца Шапочки не предвещала ничего хорошего. – Кто это у нас тут балуется, сын мой?

Мальчишка ойкнул, исчез и снова появился уже вполне осязаемым нарушителем, которому следовало бы намылить шею и открутить уши. Впрочем, Отец Шапочка сразу же прогнал греховную мысль о посягательстве на чужие уши, а мыла он с собой не взял.

– Не балуюсь я, – мальчишка обиженно надул губы и шмыгнул носом, – а втихаря скрываюсь за стенами мужского монастыря. Вы так быстро вышли из обители, что я не успел материализоваться за вашими стенами, – добавил парнишка, – а тактично проходить сквозь стены и ненавязчиво спускаться с небес я пока не умею, я начинающий волшебник.

– «Отец мой», нужно добавлять «отец мой», – поправил монах начинающего волшебника. – А почему, сын мой, тебе нужно непременно материализоваться за нашими стенами втихаря? Чем тебя не устраивает, например, погожий летний воскресный день с 8:00 до 12:00 для материализации через открытые ворота?

– Видите ли («отец мой», – поправил монах), до воскресенья ждать целых два дня, к тому же – а вдруг вы меня не захотите спрятать, когда узнаете мою жуткую историю.

– Давай, сын мой, я попробую бесстрашно выслушать твою жуткую историю и решить вопрос о возможности твоего проживания, скажем, несколько иным, богоугодным способом.

Отец Шапочка подобрал чёрную рясу, сел на траву и похлопал ладонью по табуретке, приглашая начинающего волшебника устроиться рядом и начать рассказ.

– Давным-давно, когда небо было прозрачным, звонким, блестящим и чистым, как вымытая стеклянная банка из-под варенья, жил-был я, Сахарных Дел Мастер. Глаза у меня, как вы заметили («отец мой», – поправил монах), карамельного цвета, а волосы и брови пушатся и белеют сахарной ватой, то ли я рано поседел от забот, то ли родился белоснежным – об этом знают лишь мой отец Утренний Туман, мама Родниковая Вода, дедушка Тростник да бабушка Свёкла. Родные, как только поняли, что я необычный ребёнок, стали приучать меня потихоньку к волшебству в домашних условиях полей и лесов. Волшебников в моём роду не было, поэтому приучали, как умели: напускали туману, журчали волшебные сказки, шумели на ухо народные песни, кормили вкусными и полезными салатами. Из волшебных сказок я нахватался заклинаний, стал исчезать и неожиданно появляться из тумана, усыплял бдительность песнопениями, но вместо готовки полезных салатов, я научился вытряхивать из облаков сахар. Только никак не мог придумать, что с этим облачным сахаром делать, ну… после того как объелся сахарной ватой…

– Найди и приведи ко мне вора, немедленно! – голос Стеклянной Колдуньи сорвался на визг, единственный стеклянный глаз блеснул в полумраке красным. – Я заточу его в самую маленькую банку, замотаю её горлышко самой плотной и грязной тряпкой, уберу банку в погреб, чтобы противный мальчишка сидел, мучился, упираясь локтями и коленками в стекло, и задыхался.

Ос Демосфен слегка поморщился, он не признавал грубого и долгого насилия, ему больше нравился мягкий и быстрый осиный яд, но его недовольство осталось незамеченным, осиные размеры не позволяли наглядно и вразумительно передать тонкость эмоций.

– При всём уваззении, Ваше Стеклейшество, смею ззаметить, что если разздобыть мальчишку и даже ззамучить его до обморочного состояния, то ззадание привести или, скорее, принести тридцатикилограммового вора мне не по силам.

– Молчать! Тоже в банку захотел, дармоед? Собери и организуй подданных, или твой авторитет в родовом гнезде опустился ниже плинтуса?

Ос Демосфен страдальчески закатал усики в трубочки, что тоже получилось скорее тайно, чем явно. Действительно, авторитет Демосфена сильно пошатнулся, когда его с позором выгнали из родного гнезда за связь с преступной группировкой «Духи преисподней» под предводительством разбойника по кличке Череп.

Череп пригладил крылом три ярких чужих пера на лысой макушке и, слегка наклонив голову, старательно прислушивался к тихому осиному жужжанию:

– Ну-ка повтори, какое вознаграждение обещала Стеклянка за поимку Сахарника? Что же такого мог украсть мальчишка, чтобы Колдунья не побоялась обратиться с просьбой к самому Черепу?

– О! Это ззудкий секрет, Череп! Зздесь Стеклянка нема, как ззапечатанная сургучом бутылка.

Предводителя «Духов», Большого Грифа, наградили кличкой Череп не за лысую голову, не за пристрастия в еде к падали, и даже не потому, что на левом крыле гриф выщипал себе татуировку в виде человеческого черепа, пронзённого стрелой в пустую глазницу, а за то, что Большой Гриф приходился любимым племянником Верховному королю Ахура-мазду I, который не первое и не последнее столетие обещал племяннику на День рождения подарить гибель всего человечества. Гибель человечества вечно откладывалась до следующего Дня рождения, поэтому Большой Гриф в ожидании конца света, обеспечивая себе скромное пропитание, сколотил банду из вечно мающихся духов преисподней, в состав которой, помимо преисподних и самого Большого Грифа, влетели Ясновидец Дурного ворон по кличке Авгур и Повелитель страны Ос по кличке Демосфен. Генеральным секретарём летучей банды считался Авгур, тайным сыщиком и вершителем судеб был назначен Демосфен, а Черепу приходилось осуществлять общее руководство разделки добычи. Таким образом, «Духи» в свободное от индивидуального предпринимательства время: маяты по преисподней, дурного ясновидения, незаконного воровства мёда и сезонной уборки падали – коллективно подрабатывали наёмными, безжалостными и хладнокровными убийцами.