Оскар Уайльд - Сказки

– Без сомнения, он помешался, потому что сон – это только сон и видение – лишь видение. Разве они – явь, чтобы считаться с ними? Да и какое нам дело до жизней тех, кто работает на нас? Неужели человек не должен есть хлеб, не повидав сеятеля, или пить вино, не поговорив с виноградарем?

И церемониймейстер, обратившись к молодому Королю, сказал:

– Государь, я умоляю тебя, отбрось свои черные мысли, надень эту красивую мантию и возложи на голову эту корону. Как же иначе узнает народ, что ты его Король, если ты не облачишься в королевские одежды?

Молодой Король посмотрел на него.

– Правда ли это? – спросил он. – Они не узнают во мне короля без королевских одежд?

– Они не узнают тебя, государь! – вскричал церемониймейстер.

– Я думал, что есть люди царственного вида, – возразил Король. – Но может быть, ты и прав. И все-таки я не надену этих одежд и не буду увенчан этой короной. Но каким пришел я в этот дворец, таким и выйду из него.

И Король приказал удалиться всем, за исключением одного пажа, юноши, только на год моложе его самого, чтобы тот прислуживал ему и которого оставил при себе как своего товарища. И выкупавшись в прозрачной воде, Король открыл большой разрисованный ларец и вынул из него кожаную тунику и грубый плащ из овечьей шкуры, в которых ходил, когда на склоне холмов присматривал за стадами мохнатых коз пастуха. Эти одежды надел он на себя и взял в руку свой простой пастушеский посох.

А юный паж в удивлении широко раскрыл свои большие голубые глаза и, улыбаясь, сказал ему:

– Государь, я вижу у тебя мантию и скипетр, но где же твоя корона?

Молодой Король сорвал ветку вьющегося над балконом дикого шиповника и, согнув ее в виде венка, надел себе на голову.

– Пусть это будет моей короной, – отвечал он.

И в таком наряде Король вышел из своей комнаты в Большую залу, где его ожидали придворные.

Они стали смеяться, а некоторые из них закричали:

– Государь, народ ожидает своего короля, а увидит нищего.

Другие же с негодованием говорили:

– Он позорит государство и недостоин быть нашим повелителем.

Но Король не отвечал им ни слова; минуя их, он спустился по блистающей порфировой лестнице и, выйдя через бронзовые ворота, сел на своего коня и поехал к Собору; а юный паж бежал рядом с ним.

Народ же осыпал его насмешками и кричал:

– Вот едет шут Короля!

Король придержал коня и сказал:

– Нет, я сам Король.

И он рассказал им свои три сна.

Тогда из толпы вышел человек и с горечью проговорил:

– Государь, разве ты не знаешь, что роскошь богатого дает жизнь бедняку? Ваша пышность нас вскармливает и ваши пороки питают нас. Тяжело работать на жестокого хозяина, но когда вовсе не на кого, еще тяжелее. Уж не думаешь ли ты, что вороны будут кормить нас? И разве ты можешь изменить это? Разве ты можешь сказать покупателю: «Купи на столько-то» – и продавцу: – «Продавай за такую-то цену?»

Не думаю. А потому вернись во дворец и облекись в пурпур и тонкие ткани. Какое дело тебе до нас и наших страданий?

– Разве богатый и бедный не братья? – спросил Король.

– Конечно, – отвечал человек, – только имя богатого Каин.

Глаза молодого Короля наполнились слезами, но он продолжил свой путь через толпу. А юный паж испугался и убежал.

Когда же Король подъехал к большому порталу Собора, солдаты скрестили свои алебарды и сказали:

– Что тебе здесь надо? Через эту дверь может войти только Король.

Лицо Короля запылало от гнева:

– Я Король, – ответил он и, отстранив алебарды, вошел в Собор.

Старый епископ, увидев Короля в пастушеской одежде, в удивлении поднялся со своего места и, выйдя ему навстречу, сказал:

– Сын мой, разве это королевское облачение? И какой же короной буду я венчать тебя, какой скипетр вложу в твою руку?

Ведь сегодняшний день должен быть для тебя днем радости, а не унижения.

– Разве радость должна облекаться в то, что изготовило страдание? – спросил молодой Король и рассказал ему свои сны.

И когда епископ выслушал их, он гневно сдвинул брови и сказал:

– Сын мой, я уже стар и уже достиг зимы своих дней. Я знаю, что много зла творится на белом свете. Свирепые разбойники спускаются с гор, похищают маленьких детей и продают их маврам. Львы, лежа на песке, подстерегают караваны и набрасываются на верблюдов. Дикие кабаны вытаптывают посевы в долинах, а лисицы съедают виноград на холмах. Пираты опустошают все побережье, сжигают суда рыбаков и овладевают их сетями. В солончаках живут прокаженные, они сплетают себе жилища из камыша, и никто не осмеливается подойти к ним. Нищие бродят по городам и делят пищу с собаками. Можешь ли ты сделать так, чтобы всего этого не было? Положишь ли ты прокаженного в свою постель и посадишь ли нищего с собой за стол? Будет ли лев слушаться твоих приказаний и дикий вепрь повиноваться тебе? Разве создавший нищету не мудрее тебя? Вот почему я не хвалю тебя за то, что ты сделал, и прошу тебя вернуться во дворец, облечься в приличествующие королю одежды – пусть вид твой будет радостным, и тогда золотым венцом я увенчаю тебя и жемчужный скипетр вложу в руку твою. Что же до твоих снов, то забудь их. Бремя этого мира слишком тяжело для плеч одного человека, и скорби мира непосильны для одного сердца.

– И ты говоришь это здесь, в этом храме! – воскликнул молодой Король и, пройдя мимо епископа, взошел по ступеням к алтарю и остановился перед изображением Христа.

Он стоял перед изображением Спасителя, и по правую и по левую его руку стояли великолепные золотые сосуды – чаша с янтарным вином и сосуд с освященным миром. Он преклонил колени перед изображением Христа, большие свечи бросали яркий отблеск на украшенный алмазами ковчег, а голубые кольца ладана тонкими струйками возносились к куполу.

Король молился, склонив голову, а священники в своих пышных мантиях один за другим отошли от алтаря.

Вдруг громкий шум донесся с улицы, и в храм вошли придворные с обнаженными мечами, с развевающимися перьями на шлемах, с щитами из полированной стали.

– Где этот сновидец? – кричали они. – Где этот Король, одетый как нищий, этот ребенок, позорящий наше государство? Мы убьем его, ибо он недостоин править нами.

Молодой же Король, нагнув голову, снова погрузился в молитву. Окончив ее, он поднялся с колен и, обернувшись, печально посмотрел на придворных.

И вот сквозь узорчатые стекла полились на него потоки солнечного света и лучи соткали вокруг него мантию прекраснее мантии, приготовленной для его торжества. Сухой посох расцвел лилиями более жемчуга. Увядшая же ветка шиповника на его голове покрылась розами, которые были алее рубинов. Белее прекраснейших жемчужин были лилии, а стебли их сияли чистым серебром. Краснее красных рубинов были розы, а листья их горели червонным золотом.