Оскар Уайльд - Сказки

Вся его супружеская жизнь, озаренная ярким пламенем радости и так внезапно завершившаяся трагической агонией, казалось, воскресала перед ним сегодня, в то время как он смотрел на игравшую на террасе Инфанту. Она унаследовала от Королевы всю милую живость ее манер, ее решительный поворот головы, прекрасный, горделивый, тонко очерченный рот и ее чудную улыбку – vrai sourire de France [4], – освещавшую личико Инфанты, когда она мельком бросала взгляд на окно или протягивала свою маленькую ручку для поцелуя какому-нибудь величественному гранду Испании. Но резкий смех детей оскорблял ухо Короля, а яркое, безжалостное солнце издевалось над его горем; и едва уловимый пряный запах особых веществ, употребляемых при бальзамировании, казалось, носился в ясном утреннем воздухе.

Впрочем, может быть, это только казалось? Он закрыл лицо руками, и когда Инфанта снова взглянула на окно, гардины были уже опущены и Короля не было.

Инфанта сделала недовольную мину и пожала плечами. Ведь он, конечно, мог бы остаться с ней в ее день рождения! Стоит ли думать о каких-то глупых государственных делах? А может быть, он пошел в эту мрачную часовню, где всегда горели свечи и куда ей никогда не позволяли входить? И что это ему вздумалось, когда солнце так ярко сияет и все чувствуют себя такими счастливыми! Так он, пожалуй, кроме театра марионеток и других чудес, не увидит и шуточного боя быков, на который уже призывают трубы. Ее дядя и Великий Инквизитор были куда благоразумнее. Вот они вышли на террасу и мило ее приветствуют. И она откинула свою хорошенькую головку и, взяв Дона Педро за руку, медленно пошла по ступеням к длинному павильону из красного шелка, воздвигнутому в конце сада. Другие дети следовали за ними в порядке знатности: носители более длинных имен шли впереди.

Процессия знатных мальчиков в фантастических костюмах тореадоров вышла ей навстречу, и молодой граф Тьерра-Нуева, замечательный красавец лет четырнадцати, со всей врожденной грацией идальго и гранда Испании снял шляпу и подвел Инфанту к возвышению над ареной, где стоял маленький стул из золота и слоновой кости. Дети сгруппировались вокруг, помахивая своими большими веерами и тихо разговаривая друг с другом. Дон Педро и Великий Инквизитор, улыбаясь, стояли в дверях. Даже герцогиня, носившая звание Главной Камереры, худощавая женщина в желтых брыжах, с резкими чертами лица, не казалась, как обычно сердитой, и что-то вроде холодной улыбки пробегало по ее сморщенному лицу и кривило тонкие бескровные губы.

Бой быков был поистине восхитительный, по мнению Инфанты, гораздо лучше, чем настоящий, на который ее водили в Севилье по случаю визита герцога Пармского к ее отцу. Некоторые мальчики гарцевали на покрытых богатыми чепраками игрушечных лошадках, потрясая длинными пиками с целым каскадом ярких лент; другие проходили пешие, размахивая своими алыми плащами перед быком и ловко перепрыгивая через барьер, когда зверь устремлялся на них; что же касается самого быка, то он выглядел совсем как настоящий, хотя и был сделан из обтянутых кожей ивовых прутьев и по временам упрямо бегал по арене на задних ногах, что, конечно, никогда бы не пришло в голову ни одному живому быку. Но все же он великолепно сражался, и дети в восторге вскакивали на скамейки и, махая своими кружевными платками, кричали: «Браво, торо! Браво, торо!» – так же осмысленно, как взрослые. Однако же в конце концов после продолжительного боя, во время которого многие из лошадок были прободены насквозь и их наездники выбиты из седла, молодому графу Тьерра-Нуева удалось поставить быка на колени; тогда, получив разрешение Инфанты на «coup de gr£ce», он вонзил свою деревянную шпагу в шею животного с такой силой, что голова быка сразу отлетела и на ее месте появилось смеющееся лицо monsieur de Lorrain’a, сына французского посла в Мадриде. Потом, под гром рукоплесканий, арена была очищена и мертвые игрушечные лошадки торжественно вынесены двумя пажами-арабами в желтых с черным ливреях. После короткого антракта, во время которого француз-акробат ходил по натянутому канату, на сцене маленького театра, специально построенного для этого случая, выступили несколько итальянских марионеток в полуклассической трагедии «Софонисба». Они так хорошо играли, и жесты их были так натуральны, что по окончании спектакля глазки Инфанты стали влажными от слез. Многие же из детей по-настоящему плакали, и их пришлось утешать конфетами. Да и сам Великий Инквизитор в волнении высказал Дону Педро, как ему невыносимо было думать, что существа, сделанные только из дерева и крашеного воска и управляемые с помощью проволоки, были так несчастны и переживали такие сильные страдания.

Затем появился африканский фокусник, он внес большую плоскую корзину, накрытую красной тканью, поставил ее в центре арены, вынул из своего тюрбана забавную тростниковую дудочку и стал в нее дуть. Несколько мгновений спустя покрывало заколебалось, и под все более пронзительные звуки дудочки две зелено-золотистые змейки высунули странные клиновидные головки и медленно поднялись, покачиваясь в такт музыки взад и вперед, как колеблются водоросли на воде. Однако дети, по-видимому, боялись их пятнистых головок и проворных, похожих на стрелки язычков и были гораздо больше рады, когда фокусник заставил вырасти из песка крошечное апельсиновое дерево, на котором расцвели красивые белые цветы, тут же превратившиеся в настоящие плоды; когда же он взял веер маленькой дочери маркизы Лас-Торрес и превратил его в голубую птицу, с пением полетевшую по павильону, восторгу и восхищению детей не было границ.

Торжественный менуэт, исполненный мальчиками из церкви Нуэстра Сеньора Дель Пилар, был очарователен. Инфанта прежде никогда не видела этого удивительного обряда, совершаемого ежегодно в мае в честь Пресвятой Девы перед ее высоким алтарем. Действительно, ни один член испанского королевского дома не входил в большой Сарагосский собор с тех пор, как один безумный священник, как подозревали многие, подкупленный Елизаветой Английской, пытался причастить принца Астурийского отравленной облаткой. Так что Инфанта только по слухам знала о «танце в честь Мадонны», без сомнения представлявшем очень красивое зрелище. Мальчики были одеты в старинные придворные костюмы из белого бархата, а их оригинальные треугольные шляпы были отделаны серебром и громадными страусовыми перьями. Причем ослепительная белизна их одежд, при движении сверкавших на солнце, еще больше оттенялась их загорелыми лицами и длинными черными волосами. Все были очарованы торжественным достоинством, с которым они выполняли запутанные фигуры танца, и утонченной грацией их замедленных жестов и величественных поклонов. Когда же по окончании церемонии они сняли перед Инфантой свои увенчанные перьями шляпы, она чрезвычайно любезно ответила на их поклон и дала обет послать большую свечу к алтарю Божьей Матери Дель Пилар в благодарность за доставленное удовольствие.