Оскар Уайльд - Сказки

– Вот он наконец-то, настоящий влюбленный, – сказал Соловей. – Ночь за ночью пел я о нем, хотя и не знал его; от зари до зари рассказывал я его историю звездам – и вот он предо мною. Его волосы темнее, чем цвет гиацинта, а губы алеют, как роза, которую он ищет; но лицо его побледнело от страсти и стало белее слоновой кости, а горе наложило свою печать на его чело.

– Завтра принц дает бал, – шептал юный Студент, – и моя милая будет в числе гостей. Если я достану ей алую розу, она будет танцевать со мной до рассвета. В награду за этот цветок ее головка будет покоиться на моем плече, я буду держать ее в объятиях, и рука моя будет сжимать ее руку. Но у меня в саду нет красных роз, и на этом вечере я останусь один: она пройдет мимо, не удостоит меня взглядом, и сердце мое разорвется от горя.

– Да, это настоящий влюбленный, – сказал Соловей, – то, о чем я пою, он переживает; то, что для меня радость, для него – печаль. Да, любовь – непостижимое чувство. Она дороже изумрудов и благороднее опалов. Ее не купить за жемчуга и за гранаты; она не выставляется в витринах, не продается в магазинах и не может быть оценена за деньги.

– Оркестр будет греметь на хорах, – продолжал горевать Студент, – а моя милая будет танцевать под звуки арф и скрипок. Она танцует так легко, едва касаясь пола; придворные в пышных нарядах будут толпиться вокруг нее. А со мной она танцевать не будет, так как я не могу достать для нее красную розу! – и, бросившись на траву, он закрыл лицо руками и заплакал.

– О чем он плачет? – спросила пробегавшая мимо маленькая Ящерица, помахивая хвостиком.

– О чем, в самом деле? – поинтересовалась Бабочка, порхавшая в солнечных лучах.

– О чем? – прошептала своему соседу Маргаритка тихим, нежным голосом.

– Он плачет о красной розе, – сказал Соловей.

– О красной розе! – вскричали все хором. – Как это смешно! – И маленькая Ящерица без стеснения засмеялась.

Но Соловей, понимавший горе Студента, молча сидел на дубе, размышляя о тайне любви.

Вдруг он расправил свои коричневые крылышки и взвился в воздух. Словно тень, промелькнул он в листве и бесшумно полетел через сад.

Посреди зеленой лужайки рос пышный Розовый Куст; Соловей направился к нему и опустился на одну из его ветвей.

– Дай мне красную розу, – попросил он, – и я спою тебе мою нежную песню!

Но Куст покачал головой.

– Мои розы белее снега на горных вершинах, – отвечал Куст, – они белы, как пена морская. Иди к моему брату, что растет возле солнечных часов, может быть, он исполнит твою просьбу.

И Соловей полетел к кусту у солнечных часов.

– Дай мне красную розу, и я спою тебе мою звонкую песню, – обратился он к нему.

Но Куст отвечал, качая головой:

– Мои розы желтее цветов златоцвета, украшающих поле, пока их не срежет коса, они желты, как волосы морской девы, что сидит на янтарном троне в глубине океана. Но лети к моему брату под окном Студента: он, может быть, даст тебе то, о чем ты просишь.

И Соловей полетел дальше, к Розовому Кусту под окном Студента.

– Дай мне красную розу, и я спою тебе свою самую нежную песню!

Но и этот Куст покачал головой.

– Мои розы краснее кораллов, колеблющих свои веера в глубинах морских; они красны, как нежные лапки голубки. Но зима сковала мою кровь, мороз убил мои бутоны, буря поломала ветви, и мне не суждено цвести в этом году.

– Одну красную розу – это все, что я хочу, – молил Соловей, – только одну розу! Неужели невозможно ее раздобыть?

– Есть один способ, – отвечал Розовый Куст, – но он так ужасен, что я не осмеливаюсь сказать тебе.

– Говори, – настаивал Соловей, – я не испугаюсь.

– Если хочешь добыть красную розу, ты должен создать ее из звуков музыки при лунном сиянии и окрасить ее кровью твоего собственного сердца. Пронзив грудь моим шипом, ты должен петь мне всю ночь до зари, пока шип не проколет твое сердце и твоя кровь, перелившись в меня, не воскресит во мне жизнь.

– Смерть за красную розу – очень дорогая цена! – вскричал Соловей. – Каждый дорожит своей жизнью. Так привольно жить в зеленом лесу и любоваться солнцем в его золотой колеснице и луной в жемчужном уборе. Сладко упиваться ароматом боярышника… А как красивы колокольчики, прячущиеся в долинах, и вереск, цветущий на холмах. Но любовь краше жизни, и что стоит сердце птицы в сравнении с сердцем человека?

Расправив свои коричневые крылышки, Соловей поднялся в воздух. Словно тень, промчался он по саду и тихо опустился в листву.

Студент все еще лежал в траве, на том же месте, и слезы еще стояли в его прекрасных глазах.

– Не печалься, – закричал ему Соловей, – ободрись, у тебя будет красная роза! Я создам ее из музыки при лунном сиянии и окрашу ее кровью моего собственного сердца. В награду я прошу только обещания верно любить. Любовь глубже самой глубокой мудрости и сильнее самого несокрушимого могущества. На огненных крыльях летит она и зажигает сердца. Уста ее сладки, как мед, и дыхание ее благоухает, как мирра.

Студент, прислушиваясь, приподнялся в траве; но язык птички был ему непонятен: ведь он знал только то, что написано в книгах.

Зато понял старый Дуб и опечалился: он был очень привязан к птичке, свившей гнездо в его ветвях.

– Спой же мне свою последнюю песню, – прошептал он, – мне будет так одиноко без тебя!

И Соловей запел для старого Дуба, и голос его был подобен журчанию воды, падающей в серебряную урну. Когда он смолк, Студент встал и вынул из кармана записную книжку и карандаш.

– Бесспорно, он мастер формы, – сказал он сам себе, идя домой. – Этого у него не отнять; но есть ли в нем чувство? Думаю, что нет. Да, он похож на большинство артистических натур. Он олицетворяет изящество, но без внутреннего тепла. Он бы не пожертвовал собой для других. Он думает лишь о музыке, а искусство – эгоистично, это всем известно. Все же надо сознаться, что его трели прекрасны. Как жаль, что в них нет смысла и они лишены практического значения.

И он вошел в свою комнату, бросился на кровать и стал думать о своей возлюбленной; но вскоре заснул. А когда луна озарила небосклон, Соловей полетел к Розовому Кусту и прижался грудью к его шипу. Так пел он всю ночь, а хрустально-холодная луна слушала его. Всю ночь, пока он пел, острый шип все глубже вонзался ему в грудь, постепенно высасывая живительную кровь.

Сначала он пел о нежной привязанности мальчика и девочки. И на верхнем сучке деревца расцветала чудная роза, лепесток развертывался за лепестком, по мере того как одна песня сменяла другую. Вначале роза была бледна, как туман, что стелется над рекой, как утренняя заря, и серебрилась, словно крылья рассвета. Как розовая тень на серебряном стекле зеркала, как розовый отблеск на поверхности воды – так нежна была роза, что расцветала на верхней ветке Куста.