Эльдар Ахадов - Сказки. Том 3

— Можно, я погуляю чуть–чуть?

— Можно, только недалеко и недолго.

Пока мадам Жуть копала тайное место для смысла жизни, Нехороший Гагаш потихоньку гулял и думал. Это было непросто. Но он справился и убежал.

Мадам Жуть очень старалась ради смысла жизни и выкопала огромную глубокую яму, чтобы надежно спрятать своё сокровище. Потом она обернулась и сразу поняла, что её смысл жизни куда–то исчез.

А Нехороший Гагаш всё бежал и бежал счастливый по тропинке навстречу рассвету. Тихий и туманный рассвет надвигался на него. И вот они встретились.

— Здравствуй, Гагаш!

— Здравствуйте, очень приятно!

— Ты откуда бежишь такой весёлый?

— Я только что от смысла жизни убежал. Хорошо, что не гонится. Наверно, ещё не догадалась!

— А–а–а! Горе мне! — послышались вдалеке вопли мадам Жути.

— Нет, уже догадалась. Но ничего. Я далеко убежал.

— А меня зовут Анастасия Владимировна. Я в школу собралась. Смотрю — ты бежишь.

— Ух, ты! А я думал, что ты — солнечное утро в тумане, а ты — человек, оказывается.

— Не просто человек, я — настоящая фея. Учусь в пятом классе. Зверушки меня уважают.

— А что ты умеешь?

— Всё умею: гулять с подружками, на роликах кататься, рисовать, танцевать, разными волшебствами заниматься.

— А я — Нехороший Гагаш. Сделай меня хорошим, пожалуйста. И ещё у меня есть знакомая Жуть, она думает, что я — её смысл жизни. Представляешь. Вот она и решила меня закопать на всякий случай. Но я убежал. Слышишь, как она кричит? Меня ищет. Очень недовольная.

— Тебя неправильно назвали. Ты Хороший Гагаш. Вот тебе ролики. Катись отсюда быстро–быстро. Спрячешься в тумане. Мне сейчас некогда, вот приду со школы: ты выйдешь из тумана, и мы что–нибудь придумаем.

— А Жуть меня не найдёт пока ты в школе?

— Нет, она в другую сторону пошла искать и в свою же яму свалилась. Слышишь грохот?

Тут же раздался грохот. А потом наступила тишина. Всё было именно так, как сказала фея Анастасия Владимировна.

Вечером Хороший Гагаш вышел из тумана, снял ролики и позвал фею. Она тут же появилась, и они пошли искать смысл жизни Хорошего Гагаша — настоящую мадам Жуть, которая так и просидела в своей яме весь день голодная. Они посадили Жуть на лопату и вынули её из глубокой ямы. Жуть съела два бутерброда с сосисками и сразу раскаялась: сказала, что никогда больше не будет искать смысла жизни и, тем более, закапывать его, пряча от других. Так они подружились.

Анастасия Владимировна позвала их в гости, напоила чаем с бубликами, уменьшила обоих и уложила спать под подушку в свою летающую кроватку. Мадам Жуть и Хороший Гагаш после всех приключений и переживаний быстро уснули, а фея включила кроватку и улетела на ней в окно вместе с маленькими спящими гостями.

Кроватка летала всю ночь, а фее снился тайный волшебный сон про мудрый смысл жизни. Вот проснётся — и сразу расскажет. Надо только подождать до утра…

Один удав ни с кем не считался. Во–первых, потому что большой и длинный. Во–вторых, потому что неграмотный, читать–считать не умел. А в-третьих, потому что спал. Посмотри в окно. Видишь какая погода? Вот он как раз в такое время всегда спит. А как можно с кем–то считаться, если ты спишь? Никак. Удава хорошо кормили, чтобы он не нервничал. Хорошо — это когда сразу много. Поэтому он крепко спал и ни с кем не считался.

Однажды приехал цирк. Смотрят: удав лежит — спящий. Увезли. Стали в цирке показывать и фотокарточки делать: как он спит рядом со зрителями в антракте. Люди в восторге. А он спит — ни с кем не считается. Все удава уважали: денег много зарабатывает, большой, солидный. Некоторые дети иногда его даже будить пытались, но взрослые были начеку. Тут же уводили детей кушать мороженое. Потом к нему так привыкли, что перестали замечать. И фотокарточки перестали делать. Зачем? У всех есть, а одно и то же кто будет снимать? Никто. Цирк с ним поездил, поездил и потерял его нечаянно.

Долго–долго лежал удав. Так долго, что даже проснулся. Смотрит: кругом не то, и еды нет. Начал нервничать. Никого. Ладно. Тогда он пополз. Ползет и думает: «Куда все подевались? Где еда?» И спросить некого. Все ушли, он же ни с кем не считался, когда спал сытый.

И вдруг кто–то идет. По земле шаги слышны. Удав так обрадовался, думал — еда! А еда увидела удава, испугалась, что он не спит, и побежала от него. Удав погнался за едой, а то спать совсем уже невозможно. Еда бежит быстро, прямо скачет и кричит: «Помогите, люди добрые! За мной удав гонится, съесть хочет! А–а–а!» Точно! Догнал и проглотил сразу целиком.

Собрался удав спать, а не может. Чувствует, как еда бегает внутри туда–сюда, никак не успокоится. Только рот открыл от удивления, как она тут же обратно выскочила и убежала. Заплакал удав от горя–досады, раскаялся, что ни с кем раньше не считался и в школу не ходил. Поплакал и пошел в школу. Там, в столовой, его и кормят теперь. Век живи — век учись…

У одного старого дома ветром снесло крышу. Была она ветхая, прохудившаяся, её давно надо было бы снести. Обрадовались люди, что им ветер так нечаянно помог, целиком старый дом разобрали, на его месте новый построили. Небоскрёб.

И надели на этот небоскреб красивую стеклянную крышу, светящуюся изнутри по ночам. Ходят люди вкруг него, головы вверх задирают и ахают:

— Ах, какая крыша великолепная!

Загордилась она от таких слов: днём свет в дом пропускает, ночью сама огнями переливается, как яблочко наливное. Красота! Но чувствует дом, как у него крышу от гордости пуще прежнего сносить стало. Забеспокоился жильцами. Пожарных накликал. Те полазили по своим лестницам где–то внизу, полазили. Не достают лестницы пожарные до самого верха. На том и уехали восвояси.

Поначалу крыша с испугу угомонилась. Но потом снова за прежнее принялась. И вот, однажды, её таки снесло от гордости. Проснулся дом утром: нет крыши, одни стеклянные осколки всюду валяются, как жар, горят на солнышке. Эх, жалко! Покручинились жильцы и новую крышу заказали.

Эта вроде с виду попалась смирная. Надёжными болтами к дому прикрученная да хорошей сваркой приваренная — стоит на месте, не дёргается …

Наступила тёмная ночь. Уставилась крыша в небо, смотрит, как облака плывут над землей, как звездочки светятся, как ветер гудит в проводах каких–то: вот хорошо–то! А с места не сдвинешься. Помигала крыша свежая огнями, вроде успокоилась. И так вот проходили ночи за ночами. И стала крыша с тоски ржаветь, гнить, рассыпаться потихонечку. А потом и вовсе потекла. И то верно. Крыше без гордости — как птице без полета.

Люди это дело заметили — сами дому крышу снесли, от греха подальше. Ну, и как теперь быть? Совсем ведь без крыши не проживёшь. Неудобно. Даже в небоскрёбе. Повздыхали хорошенько. Видать, не судьба. И убрали свой небоскрёб с этого странного места.