Эльдар Ахадов - Сказки. Том 3

Придумал соревнования. Сначала простые: бег. Кто быстрее до финиша добежит, тот спортсмен–молодец! Личность!

Ага! Ничего–таки не вышло. Тихонькие — народ дружный, отставших не бросают, вместе к финишу идут. Взявшись за руки.

Помрачнел Кипешев пуще прежнего. Заставил народ разделиться на две команды и играть в футбол. Ну, те играют, стараются друг дружку голами не огорчать. Кипешев смотрел–смотрел, потом на футбольное поле как бы нечаянно выбежал и гол забил в одни ворота.

Тихонькие и тут выход нашли: быстренько в другие ворота гол заколотили. Тут и время матча окончилось. Ничья. Хоть и награждать некого, зато и обиженных никого.

Кипишев совсем затосковал: в местную библиотеку подался. Начал читать книжки. Ну, и начитался тут же.

Собрал поутру народ возле озера и говорит:

— Это озеро необыкновенное. В нем не только карасёнки водятся, но и кое–что ещё. Лежит на дне озера град Кипеш. Как только я его сейчас пальцем поманю, он начнет со дна подниматься. Вот, смотрите…

И поманил он пальцем, глядя на озерцо. И ужаснулся народ, по кустам да по избам своим разбежался. Двери заперли. Сидят смирно… Ждут. Для храбрости знаменьем себя осеняют. На всякий случай.

Один Кипешев вдоль берега бегает, радуется не знамо чему. Сам с собой громко разговаривает:

— Знаю, знаю, что озеро это под землёй имеет ходы до самого синего моря. Вот откуда чудеса начнутся!

До самого вечера ждал. И не явился ему град Кипеш. Совсем скис начальничек. Рвёт на себе бородёнку. Понимает, что застрял здесь надолго. Приедет руководство из Центра, а ему и похвастать перед ними нечем!.

Глядит Кипешев на озерко и размышляет: то ли утопиться с горя, то ли просто поплавать. Вода больно тёплая, прогрелась за день. Решил–таки искупаться. Разделся и бултых в воду. Плавает в своё удовольствие: то кролем, то брассом, то баттерфляем… На самую серединку озера заплыл.

И вдруг из–под воды стало что–то быстро подниматься. Забурлило. Брызги далеко полетели. И понесло Кипешева вверх над озером.

Поднялся из воды град Кипеш. Ночь лунная им любуется! А на самой вершинке колокольни сидит грустный Кипишев. Вышли робкие люди из своих жилищ, жалеют начальника. Сразу несколько лодок к нему направилось. Мокрому да голому на колокольне оставаться холодно. Особенно когда ветер ночной гуляет. Взмолился народ за Кипишева. На колени встали, просят у града Кипеша своего градоначальника непутёвого. Тоже ведь — человек. Жалко.

Смилостивился град Кипеш, опустился обратно в озерцо, скрылся под водой. А Кипишева подобрали, на берег доставили, в сухое переодели, как дитёнка малого, неразумного. Повели его в ближайшую избу — чаем с малиновым вареньем отпаивать.

И не являлся с той поры град Кипеш из Спокойного озера. И начальник подобрел — присмирел. Не рвётся больше в столицу–то. Ему теперь и здесь хорошо, с людьми, которые никого без помощи не оставят.

Пристали как–то вредные заковыристые дети к пожилому сказочнику:

— Дедушка, а сочини–ка нам адскую сказку!

Дедушка ничего такого сочинять не хотел, но ведь доведут же человека своим нытьём, пристанут же непосильно. А он же добрый, отказать никому не умеет. Тем более — ребятишкам. Пришлось сочинять. А ничего плохого, как назло, не сочиняется. Ушел горемыка–сочинитель на речной бережок, спрятался под плакучими ивами ото всех и табличку даже соорудил:

«НЕ МЕШАТЬ! СОЧИНЯЮ АДСКУЮ СКАЗКУ!!!»

А сам сидит, на воду смотрит, ногами болтает и грустит почему–то. Прошел час. Ничего. День под гору укатился. Тишина. Ночь прошла. Бестолку. А он всё сидит, всё воду слушает. Только придумает что–нибудь, как вода придуманное быстренько куда–то уносит. И опять никакой адской сказки впомине нет.

Тут приходят к сказочнику родители вредных ребятишек. Целая делегация. И все возмущаются:

— Да, как же Вам не стыдно, старый Вы человек! Как можно такую гадость сочинять! Вы же нам всех детей перепортите! Прекратите немедленно! Мы на Вас жаловаться будем куда следует! К Вам такие меры примут: мало не покажется!

Повозмущались — ушли. Старик совсем расстроился. Он бы с радостью ничего плохого сочинять не стал. Но нельзя. Слово ведь дал ребятишкам этим. Они же от него, хитрые такие, без честного слова так и не отстали. Вздохнул сказочник, подумал и пошел сдаваться куда следует, про куда детские родители ему так и намекали. Сам пошел и сдался:

— Здравствуйте, уважаемые! Я сдаюсь. Я сочиняю адскую сказку. Заберите меня от греха подальше.

Ну, там все сразу обрадовались. Забрали его и говорят:

— Пиши всё — как было. Признавайся по–честному. Извини: слова словами, а нам без бумажки нельзя. Не положено.

Написал старик признание. Прочитали его бумажку и смотрят, недовольные:

— Э, нет! Так не пойдёт! А где сама адская сказка? Прячешь? Ну–ка, не прячь, выкладывай!

Сознался дед, что так её и не написал. Не верят. Работа у них такая: никому не верить на честное слово. Пытали его долго. Дознавали по–всякому. Требовали, чтоб написал непременно. Для протокола какого–то. Долго–долго взаперти держали. Не сдался дедушка. Не стал писать адскую сказку… Пришлось его выпустить просто так. Даже не извинился никто.

Приковылял дедушка домой. Смотрит: а ребятишки выросли давно и забыли про свою вредную глупость. Никто не помнит ни про адскую сказку, ни про дедушку. Некоторые уже и своими семьями обзавелись.

Одни бабушки на скамеечке во дворе старого признали. Охают. Жалеют:

— Ах, ты, бедненький! Ни за что пострадал!

А он улыбается в ответ. На солнышко смотрит. Щурится.

— Всё хорошо. Видите, как обошлось. Никто адской сказки не услышал и злым не стал. А плохое — всё водой унесло давным–давно. Слава Тебе, Господи!

Ай–яй–яй-яй–яй! И как не стыдно–то, а?! Дедушка Гриб старенький, мирно сидел в кресле, смотрел телевизор, как раз лесные новости показывали. Ну, пригрелся, заслушался, задремал чуток. Телевизор тарахтит про всякие далекие международные грибные дела, а дедок похрапывает. Ничего особенного. Он же — на пенсии.

А эти, озорники, что учудили? Что придумали?! Бессовестные! Зубной пастой дедушке усы по всем щекам нарисовать!.. О–хо–хо!

Красиво, конечно, колечками. Пушистые такие, белые. Очень старались. Тут же все попрятались, как только дедушка чихнул и проснулся. Только трава–мурава чуть колышется. А так — никого не видать. Дедушка спросонья головой вертит, очки ищет, смотрит вприщурку:

— Детушки! Милые! Где вы?

— Тутушки мы! — откликаются детушки–опятушки, а сами не показываются. Хихикают, пострелята.

Пощупал старый сморщенный Гриб щёки. Что–то не то, шибко уж их стянуло. Глянул в зеркало и всё понял.